Поначалу обсуждение, конечно, коснулось болячек и их лечения, в частности бандажей и их конкретного применения.
– «А тут не на что вешать!» – кивнул Сергей в сторону спящего справа от него молодого Николая.
– «И тут всё усохло!» – перевёл он взгляд на тоже, но сладко сопящего в послеобеденном сне, худого Дмитрия.
После первого дня совместного общения Платону показалось, что его новые партнёры не отличаются не только большим оптимизмом и тонким чувством юмора, а вообще, возможно его не имеют вовсе. Ведь разговоры у начинающих больных всё больше шли о своих болезнях, и были совершенно не интеллектуальны. Да и речь Владимира Николаевича с постоянным «лОжить» вполне соответствовала речи бригадира коммунальных рабочих.
А употребление этого несуществующего в русском языке глагола «ложить» ставило Владимира и Сергея в один ряд с учительницей начальных классов из кинофильма «Доживём до понедельника».
Впереди Платона ждало очередное, но на этот раз последнее субботне-воскресное увольнение.
А пока он гулял по парку и наслаждался природой.
Сидя в тенёчке на скамейке, он заинтересовался двумя старыми липами, растущими практически вплотную друг к другу. Своим необычным видом те дали толчок воображению поэта, в результате чего появились строки о них:
Старые липы растут давно в паре.
Годы склонили немного стволы.
Лип растёт много на маленьком шаре.
Им ещё рано до грешной земли.
Ветви обвисли, но листья живые.
Липовый цвет по весне, как всегда.
Липы мои, Вы такие родные!
Но Вами любуюсь я лишь иногда.
Липы простые растут в этом парке.
Радуют глаз, да и сердце они.
Не обращают вниманье в запарке
Сёстры, врачи и соседи мои.
Я ж обратил, и сейчас пишу строки
О липах красивых, что в парке растут
У них под корой ещё движутся соки.
Ростки они новые летом дадут.
Я взглядом окинул огромные липы.
И голову кверху я круто задрал.
Увидел я листьев огромные кипы.
И тут же о липах стихи написал.
Старые липы давно растут в паре.
Словно в обнимку их кроны давно.
И, подбоченясь они, словно баре.
Та пара деревьев стоит, как одно.
Вот так бы и в паре прожить жизнь на свете
Вам в заключенье, желаю, друзья!
Долго, счастливо и в липовом цвете.
Вам липы желают, а с ними и я!
А рядом растут липы меньше, младые.
То поколенье от пары больших.
Их отношенья совсем не простые,
Как отношенья врачей и больных.
Старые малых здесь холят, лелеют,
Не закрывая им солнечный свет.
Те от заботы такой только млеют.
Жить им спокойней, закрытым от бед.
Старые липы стволы оголили.
Место отдать нужно ведь молодым.
Те ж, в благодарность, свои отводили,
Чтоб не мешать липам жить пожилым.
Я этой картиной в тиши умилялся.
И сами собой строки будто лились.
А с липами этими не попрощался.
Мы воедино с природой слились!
Перезрелая, красивая женщина из того же отделения, несмотря на все старания Платона узнать её отчество, и назвавшаяся лишь Олей, знала о его творчестве от Людмилы Ивановны, и периодически интересовалась успехами писателя. И тут она подсела на его скамейку под липами, снова поинтересовавшись его делами. И Платону ничего не оставалось, как познакомить её с наброском своего стихотворения «Две липы». Та оценила.
Вдохновлённый похвалой бывалой женщины Платон направился дальше по парку и вдруг увидел одинокую сосну.
Что было интересно, Платон видел эту сосну и раньше, но именно сейчас она поразила его своей красотой и гордым одиночеством. И поэт записал на диктофон свои эмоции. Вечером в вестибюле он дописал и это стихотворение, озаглавив его, как «Одинокая сосна».
Одинокая сосна
Тоже растёт в парке.
Высотой под облака.
Её ветви – арки.
Я о липах стих писал,
Но сосну увидел.
Тут же сразу осознал,
Чуть ведь не обидел.
Вот стоит она одна
Посреди лужайки.
Сказочная красота,
И это ведь не байки.
Крона шапкою блестит
На закате Солнца.
Будто бы сосна грустит.
Нет у Солнца донца!
Ведь под ним стоит она,
Кроной закрывая
Всю макушку до конца,
От жары спасая.
Я картиною такой
Враз залюбовался.
Одинокою сосной
Я сейчас пленялся.
И пишу я стих о ней
О сосне высокой.
Будет та сосна моей,
И не одинокой.
Стройный ствол её давно,
Простираясь к небу,
Словно прорубил окно,
Вызвав в душе негу.
Я от красоты такой
Стою, зачарован.
Я красавицей лесной
Просто очарован!
Последняя суббота началась неудачно. Медсестра Татьяна, только другая, – далеко перезрелая блондинка лет под сорок, не натурально белозубой улыбкой ошарашила Платона объявлением, что она всех отпустит только к обеду.
При этом близко посаженные небольшие карие глазки излучали жёсткость самодурки и недружелюбие к надоевшим ей пациентам.
Три часа выходного дня для отпускников, как говориться, накрывались медным тазом.
Ещё до этого Платон с лёгким волнением ходил по коридору в ожидании пропусков. Его соратники по томлению толпились в вестибюле. Проходя мимо них, Платон услышал о себе обрывок фразы добродушного Валерия из соседней палаты, объяснявшего коллегам нетерпение Платона:
– «А ему надо успеть до перерыва на электричку!».
– «А нам плевать на его электричку!» – раздражённо съязвил его сосед по палате, постоянно страдающий завистью и вечно всем недовольный, а посему постоянно брюзжащий, ещё совсем моложавый Борис.
Пока ждали, невольно обсуждали новости с Кавказа, заслонившие Олимпиаду в Китае.
