Выйдя из веранды в большую комнату, она тихонько вылезла через окно в сад, и через некоторое время, как ни в чём не бывало, вернулась на веранду через обычный, главный и единственный вход.
Её округлившиеся серо-зелёные глаза словно ждали от присутствующих мужа и свёкра удивления или изумления от её проказы.
Ну, что с неё взять? Ведь ребёнок ещё! – решил тогда добрый свёкор.
Ну, а пока, рано стаявший снег словно обрубил раньше времени на редкость неполный лыжный сезон.
Ещё в его раннем конце Платон почувствовал наступление весны и, предвкушая это, лирично заметил:
Птицы, просохнув от мокрого снега,
На Солнце щебечут. В душе уже нега
Бальзамом струится по телу поэта.
Картина такая в лесу была где-то.
Физическое самочувствие Платона было стабильным. Все выходные дни и вечера весенних рабочих дней он теперь просиживал за компьютером с прозой, изредка разбавляя его домашними ремонтами и модернизациями.
В начале марта семья Платона получила неожиданное приглашение от Елены посетить Малаховку по случаю полугодовщины смерти Олега Борисовича Кочета.
Но Платон съездил один. Иннокентий был занят Кирой, учёбой и работой. А Ксении что-то нездоровилось, да и не очень видимо хотелось.
Но и муж не настаивал, надеясь без помех повидаться и пообщаться с Танюшкой. Но её там на этот раз тоже не было. Студенческие или какие иные заботы окончательно развели её и Платона. Из её семьи были только одни лишь родители Виктор и Мария.
По взглядам на себя и некоторым их репликам Платон понял, что родители Татьяны в курсе многого и уважают его.
Ещё бы, именно через них, не стесняясь, Платон передавал любовные стихи Татьяне. Видимо и их содержание, и качество ещё больше подняли авторитет Платона в глазах её родителей.
Вот и на этот раз он передал Виктору последнее для Татьяны, а также ему самому лично, как имевшему ещё и двух мальчишек, стихотворение «Сыну», которое Платон писал Кеше, но которое очень понравилось всем сослуживцам, и было автором для них тиражировано. На это Виктор, прореагировал как-то подобострастно, но вполне серьёзно:
– «Спасибо! У нас лежит уже целая стопка!».
Платон поспрашивал его про успехи детей в учёбе, демонстративно специально не интересуясь Татьяной, а также полюбопытствовал, кто их них, чем занимается. Потом Платон напомнил, что случайно встретил самого младшего, Андрея, который учился в школе около его работы. Виктор же пожелал Платону творческих успехов и радостей от своих детей.
В этом году, после лыжного сезона, Платон хотел было вместе с Ксенией походить в бассейн. Но жена отнеслась к предложению мужа скептически и ленно. Платон же никак не мог собраться сходить одному, и остался дома у компьютера.
Ближе к апрелю, почувствовав лёгкость ног, Платон захотел даже начать бегать по утрам. Но такая крамольная мысль всё же не нашла своего реального воплощения, так как вскоре ноги бывшего спортсмена всё же слегка заболели в голеностопных суставах.
А потом и мартовско-апрельский кашель внёс существенные коррективы в состояние здоровья Платона и его возможности.
В этом году небывало рано, 12 апреля, в один из своих многочисленных праздников, День космонавтики, Платон открыл дачный сезон.
Но его раннее начало не дало возможности доделать некоторые запланированные на зиму и весну модернизации в квартире.
Зато он увидел нечто, чего никогда ранее увидеть просто не мог.
Подходя 12 апреля к территории своего дачного товарищества, он услышал какой-то непонятный, то ли тихий, то ли далёкий, гул. Через секунды Платон увидел у ближнего к нему западного берега восточной части пруда-болота, разделённого пополам автодорогой, лягушачий концерт.
Но это не были, с детства привычные для его музыкального уха, лягушачьи кваканья и прочие, сопутствующие им звуки. Это было нечто другое. И не только звуки. Не маленькие лягушки были нежно голубого цвета!?
Такого Платон не видывал нигде и никогда ранее.
Лягушки были голенасты. От этого их копошение в воде выглядело смешным. Они надували щёки и гортань, издавая, как раз, тот самый, слышимый Платоном весьма мелодичный звук, но не тот, который все привыкли слышать летом.
Приглядевшись, он увидел и других, совсем тёмных, почти грязно-бурых лягушек, коих было явное меньшинство. Соревнуясь между собой в ловкости наездников, голубые пытались залезть на бурых. Те пассивно ожидали. То ли они были родителями голубых, терпеливо обучающими потомство, то ли их ждущими самками? Кое-где уже образовались, замершие возможно в экстазе совокупления, прочные комки из их тел, иногда даже нескольких.
Всё понятно! Это брачные игры! – решил не юный натуралист.
Тут же он вспомнил, как в далёком детстве отец выписывал им с Настей журнал «Юный натуралист», который Платон почти не читал, ограничиваясь лишь внимательным рассматриванием красочных картинок.
Дурак был! Ведь это так интересно! – почему-то решил теперь не юный.
По весне писатель занялся и зубами. Теперь он решил протезироваться. Но сначала предстояло навести порядок на предстоящем поле брани: удалить несколько зубов и корней. После лечения у парадонтолога, тот высказал мнение, что теперь надо поставить пломбу на один из зубов, предварительно удалив нерв и запломбировав корень.
На этот раз Платону удалось попасть к врачу высшей категории. Стоматолог-терапевт Онишко, круглая, как пышка приятная улыбчивая женщина, заметно старше любимого возраста Оноре, без умолку болтая с подругой, принялась за работу.
Платон рассчитывал на несколько посещений, начиная с рентгена, но всё вполне обошлось одним. Обладая высшей квалификацией, она быстро рассверлила боковину зуба, продула полость сжатым воздухом и лихо насухо залепила её наспех состряпанной пломбой. Пальцем убрала лишнее с зуба, и молча оставила пациента слушать продолжение пустого бабского разговора.
Опять попал! Опять на суходрочку нарвался! – пронеслась обидная мысль в помутившемся сознании Платона. Прошлый раз у якобы Дёминой… Знакомый почерк Инны Иосифовны! Теперь вот, наверно, у хохлушки-болтушки, не уважающей коренных москвичей?! – продолжал сожалеть он.
Через несколько дней Платон, удручённый происшедшим, всё же принялся удалять корни зубов из разных мест своих ослабших челюстей.
В один из последующих выходных дней его, на обратном пути с дачи, ожидал не менее романтичный случай в электричке, чем встреча с лягушатами у пруда.
Сероглазая, стройная, идеальной упитанности и фигуры, красивая, молоденькая девушка-блондинка, в окружении трёх парней, произвела на Платона весьма сильное впечатление заботливостью о своих товарищах, какой-то необыкновенной женственностью, добротой и лиричностью.
Ещё увидев её, курящей с товарищами в тамбуре, Платон подумал про себя: Надо же, такая симпатяга и курит? Жалко!
