– «Пип, твою мать!» – возмутился в ответ Платон, но на этот раз, контролируя свой язык.
Опять, двадцать пять! До Платона, наконец, дошло, что постоянно пикируясь с Гаврилычем, он теряет своё лицо, нарушает свои же жизненные принципы. И тогда он решил просто заставить себя не разговаривать с ним больше, и вообще его не замечать.
Закончилась последняя рабочая неделя лета, а за ней и заключительные его выходные, ничем особым не запомнившиеся Платону, кроме своей формальной заключительности.
Ксения в субботу распрощалась с дачей, так как в понедельник ей предстояло приступать к работе. Платон же остался на ней пожить с кошками, пока позволяла погода.
Закончилось странное лето, но начиналась, с надеждой ожидаемая Платоном, осень.
Глава 6. Осень.
Хоть осень високосного года и началась с понедельника, и с одного неприятного события, но в целом оставила в памяти Платона весьма приятное впечатление.
Первого сентября ему, наконец, позвонила, вернувшаяся с дачи к внуку, пропавшая было его больничная знакомая Аврора Ивановна. Платон сообщил ей, где она может получить свои многострадальные очки. Пенсионерка поблагодарила его за внимание и пожелала писателю творческих успехов.
А Платон, в свою очередь, обрадовал её, что она уже фигурирует в его романе, вызвав новую порцию благодарности с её стороны.
Аврора Ивановна обратила внимание автора, что всегда будет к его услугам, пусть он ей звонит. На том они и распрощались.
После отпуска и больницы Платон жил на даче, и по утрам ездил на работу сначала на электричке до Казанского вокзала, потом на метро до «Курской», а далее пешком по улице Воронцово поле.
Поднимаясь по ней сначала вверх от Садового кольца, Платон поймал себя на том, что идёт слишком быстро.
И он подумал: Зачем? Ради чего? На работу надо не идти, а гулять!
И бывший скороход сбавил темп, наслаждаясь лёгкой прохладой тёплого, сентябрьского утра. Его широкие шаги давно уже не подкреплялись скоростью перемещения ног. И он заметил, что многие из молодёжи, даже имея короткие ноги, стали частенько обгонять его.
И тогда Платон решил, что пора завязывать с ежедневными и ежечасными соревнованиями, кончать с обгонами.
Пусть меня обгоняют! Мне спешить некуда! – подвёл он итог своим мыслям.
Но появились новые.
Дни после больницы шли, а электрик Михаил, которому Платон ещё в начале мая дал почитать свои первые части прозы, всё не объявлялся.
Когда же он отдаст мне мои труды?! Распиздяй, этот Михаил! – молча, но экспансивно, сам себя вопрошал писатель.
Целое лето тот продержал самые маленькие части его романа, заставив автора поволноваться и даже уже и понервничать.
И только после напоминания звонком его руководству, тот пулей прилетел к Платону, возвращая две части романа и принося свои извинения с благодарностью.
И тогда Платон решил, что с этих пор больше не будет давать читать свои произведения чужим, малознакомым людям, дабы не переживать и не строить в уме различные способы возврата своих трудов.
А у тех, кому он всё же даст почитать, надо записывать хотя бы номер телефона, а то и паспортные данные. Но лучше совсем незнакомым людям вообще впредь ничего не давать читать своего.
Самые первые дни сентября выдались тёплыми и солнечными.
Платон, живя на даче с кошками, каждый вечер возвращался к ним с работы. И всё было бы ничего, но медленно и верно умирала старшая кошка Юлька – мать всех остальных.
Ещё с прошлого лета она начала чахнуть. Год назад, не найдя своего постоянного мужа – большого бело-серого, старого, ободранного кота, Юлька впервые не забеременела. В результате её молочные железы разбухли, а от застоя молока развилась опухоль, со временем перешедшая в злокачественную. За зиму Юлька немного окрепла, но этим летом процесс болезни ускорился. В июле Ксения показала кошку ветеринару, который подтвердил диагноз, но предложил её не усыплять, а дать кошке спокойно дожить в её родной стихии, определив срок жизни животного от двух недель и более. Но та прожила почти два месяца.
Лишь через день она приходила домой ночевать. Глаза её были пусты и грустны, движения скованны, ограничены и замедленны. К концу лета она уже с трудом запрыгивала на свой любимый террасный диван. А в последние дни открылась и кровоточащая рана. Даже детки перестали донимать мать играми, почтенно обходя её. Лишь ночью, на диване, все трое окружали и согревали её своими телами, местами вылизывая.
Вечером в четверг Юлька пришла вся в крови и залезла на диван, отказавшись от еды. Платону сначала пришлось подкладывать под неё тряпки в разных местах, куда, не найдя себе покоя, перемещалась бедная кошка.
А потом вообще перевязать её бинтами, притянув к животу уже вываливающиеся кишки.
А она уже постанывала от боли, периодически пытаясь перевернуться с боку на бок на уже подкашивающихся лапах, освободиться от стягивающих её бинтов. При этом она ещё периодически и заваливалась на бок. В общем зрелище стало душераздирающим. Но постепенно, улегшись на животе, возможно от усталости, Юля несколько успокоилась, тяжело дыша и вопросительно смотря на хозяина, словно моля о помощи.
Платон крепился и делал, что мог, спасая шестнадцатилетнюю любимицу семьи и соседей. Но по всему чувствовалось, что жить Юльке осталось лишь часы. Поэтому Платон завёл будильник на полчаса раньше, в предположении, что её придётся хоронить утром.
Перед сном он погладил и вслух попрощался с несчастным животным, благодаря её за всё, и прося у неё прощения, что не смог ей толком и вовремя помочь.
Однако утром он к своей радости обнаружил её, спокойно дремлющей на диване, и уже без бинтов. Кровотечения не было.
Уезжая на работу, Платон, как всегда выпроводил остальных кошек гулять на улицу, а Юльку оставил отдыхать на диване. Для неё в прихожей давно стоял лоток с песком. Так что она была полностью автономна. Единственное, что не сообразил расстроенный хозяин, так это налить воды в плошку.
Вечером, по дороге на дачу, Платон предупредил жену, что она там может встретиться с уже умершей кошкой. Так и получилось. Не успел хозяин отпереть дверь веранды, как быстро юркнувший мимо его ног кот Тихон резко остановился. Увидев лежащую у порога мать, и чуть нюхнув её, он испуганно выбежал обратно. Та лежала около входной двери с открытыми глазами, на боку, в позе полного расслабления. Труп её уже одеревенел.
Похоронить Юлечку решили в дальнем углу сада, у забора. Было уже совсем темно и пришлось пользоваться ручным фонарём. Ксения светила, Платон копал. Потом жена сменила мужа, внося свою лепту в прощание с любимым животным.
Поначалу Ксения упрекнула Платона, что он не оставил умирающей кошке даже воды. Но потом муж объяснил расстроившейся жене, что та уже и не пила, а если бы он выпроводил её утром на улицу, то сейчас бы они не нашли её труп, и не известно, где бы он гнил, может даже под домом.
