Одна из них, женщина шестидесяти пяти лет, красавица Валентина Петровна, но с интеллектом, как и все, наевшись яблок, со временем ознакомилась и со всеми произведениями Платона, и была этим очень довольна. Она пожелала себе читать всё новые и новые произведения Платона, ждала новинок. И автор старался. Вне очереди он работал над внеплановой частью о текущей жизни, много сочинял, правда, иногда существенно искажая истину.
По мнению Платона, каждый писатель, вольно, или невольно искажает истину. Вольно, невольно, по-своему интерпретирует те или иные события, добавляя в них отсебятину, так как каждый писатель – грешник!
Все они часто грешат против истины в угоду своим интересам, пытаясь тем самым возвыситься над массой, над толпой, выделиться из неё, при этом ещё и считая себя и умнее всех!
То, что любой человек всегда считает себя умней других, вполне естественно! Он же знает только свои мысли, видит свои дела, слышит только то, что ему слышно, и получает удовлетворение и удовольствие только от своих действий, поступков и высказываний, или положительных для него действий других людей. Ему не с чем, и не с кем сравнить себя. А зачастую и не хочется, или нет возможностей. Он и не знает до поры, до времени, мысли, действия и высказывания других людей.
И какое же бывает разочарование таких людей, когда они в своём коронном вопросе вдруг встречаются с человеком более осведомлённым, более сведущим, более аналитическим, более критическим, более знающим, более умным, чем они сами?!
Не каждый может это принять, и многие не могут с этим смириться.
Они начинают что-то доказывать окружающим, при этом путать, нарушать все законы логики, и методологии спора, беря часто на горло, или трёп, лишь бы любым путём доказать свою правоту.
Ведь их слово должно быть последним. Иногда такие спорщики доводят себя до исступления.
А извергаемые ими слова превращаются в простую чушь, даже галиматью, которую и слушать-то не возможно.
И такими заядлыми спорщиками оказались все сёстры Гавриловы без исключения.
И Варвара, и Клавдия, и Ксения, и особенно их двоюродная сестра Наталия, которая была даже любительницей поспорить ни о чём.
Хотя Платон никогда ранее не замечал любовь к спорам у их отцов – генералов Гавриловых.
Да и матери всех сестёр были женщинами корректными, незлобивыми, и никогда ранее практически в спорах, особенно в мужских, замечены не были. Откуда это у дочерей? – давно и неоднократно ранее недоумевал Платон.
Ведь из-за этого, и не только, страдали, прежде всего, русские мужья сестёр Гавриловых: и Егор, и даже Платон, но особенно Александр.
В компании Варвариных друзей – интеллигентов в каком-то поколении, Егор поначалу молчал, наученный женой, ждал своего часа.
И когда же интеллигенция напивалась до пролетарского уровня и состояния, на сцену выступал его величество рабочий класс – Егор со своими шутками, прибаутками и песнями под гитару.
И вот тут он становился просто своим, закадычным другом всей честной компании, развлекая её своими анекдотами и прочими высказываниями.
Платону с Ксенией было проще. Та лишь изредка, забывшись и по привычке, поначалу напутствовала мужа, как надо вести себя в компаниях её друзей и знакомых, но со временем поняла неуместность своих опасений, и успокоилась. А её споры с мужем-интеллектуалом были чрезвычайно редки. Как правило, супруги быстро находили общий язык, особенно по части вкуса, и, что особенно радовало Платона, по вопросам политики.
Труднее всего было Александру с Наталией, которая всё время пыталась поссорить мужа с его родственниками, наговаривая и жалуясь им на него, а ему – на них.
В один из будних сентябрьских вечеров супруги Кочет навестили супругов Александровых по их просьбе. Как всегда, разделившись на пары по половому признаку, они принялись выслушивать хозяев о наболевшем.
– «Ну, что? Поспражняемся в красноречии?!» – сразу начал с подколки беседу с родственным другом Платон.
И он выслушал новые стенания друга по поводу старых выходок жены.
Слушая его, Платон через некоторое время устал и несколько раз пытался перебить друга. Своим рассказом он вызывал уже раздражение.
Когда Саша сделал невольную паузу в своём рассказе, будто бы что-то вспоминая, Платон к месту влез в его страстный монолог фразой:
– «Вдруг, откуда ни возьмись, появилась… женщина!».
Друзья посмеялись, и хозяин продолжил:
– «Ты знаешь, у меня от этой моей Наташки похоже крыша поехала?! Она так меня достала, что я недавно… картину закончил под условным названием «Шипы и розы»!?».
– «Да, ну!?».
– «И ты знаешь, что я там изобразил?! Не догадаешься ни за что!».
– «Ну!?».
– «Представь себе, на фоне тёмно-красного бархата стены, и такого же цвета ковра на полу, совершенно обнажённая молодая женщина встала в стойку на одни лишь руки, на «две точки», и сделала шпагат! А из её вагины торчит красивая, красивая, шипастая роза, тоже тёмно-бардового цвета! Ну, как тебе?!».
– «Да-а! Охренительно! А Наташка-то видела?».
– «Да, ты, что! С ума сошёл? Убьёт меняя сразу!».
– «Ты теперь у нас стал, ну, прям, как Сальвадор Дали! Я думаю, такая картина со временем будет стоить бешеных денег!».
– «Ха…, со временем?!».
– «То бишь, после того, как…» – провёл Платон ребром ладони поперёк своей шеи.
– «После смерти, что ли?!» – испугался Саша.
– «Да-а!» – задумчиво протянул друг, думая уже о чём-то своём.
– «Ну, наверно?!» – согласился герой.
– «Для потомков оставишь состояние!».
– «Ха-ха-ха-ха!» – зашёлся сюрреалист.
– «Я не знаю, задумывался ли ты, или нет, над этой картиной, но в ней есть и глубокий философский смысл! Во-первых, она выражает твоё отношение к жене, женщине вообще, к вашей неудачной супружеской жизни! В другом плане – общечеловеческом, она, как раз и говорит о том, что секс, проще говоря, для мужчины влагалище, – это и роза и шипы одновременно! … Так же, как и для женщины… впрочем! – закончил доморощенный философ.
– «Я даже бы добавил! Это не только розы, но и шипы, и прочее, … прочие извращения, которые видны на картине!» – согласился новоиспечённый Дали.
Далее их разговор перешёл от частного – Наталии, к общему – человеческому телу, его красоте и естественности. Подошли и к культуризму, увлечением современной молодёжи «качанием мышц».
Платон вообще был против искусственной модернизации тела человека и его физических возможностей. Он считал, что создала природа, считай бог, то и должно быть. А задача человека этим правильно распоряжаться, беречь и лелеять, а не делать из себя супермена – непонятно для чего и для кого?
