Платон сидел теперь один в своём рабочем помещении. Появилось больше свободы. Никто не мешал, не отвлекал ненужными разговорами, пустой болтовнёй.
Теперь можно было спокойно творить: никто не подсматривал, и сплетничать теперь стало не с кем и не о чем.
После ухода Платона на своё постоянное рабочее место, Гудин не преминул злорадно проводить его:
– «За мой стол больше не садись!».
– «Ты его обоссал, что ли?!» – грубо было ответил Платон, тут же поправляясь:
– «Я имел ввиду, осквернил!».
Платон думал, что Гудин опять обидится на него, но нет!
Во время наклеивания этикеток, Платон уронил одну банку на пол и решил, что поднимет её, откатившуюся на значительное расстояние, позже.
Когда вошёл Гудин Платон решил не утруждать его и, как футболист, попросил того лишь подбить банку ногой в его сторону.
Какого же было удивление Платона, когда Гудин нагнулся и рукой поднял банку, передавая её Платону со словами:
– «А что? Мне трудно, что ли?!».
Да! Растёт Гаврилыч в моих глазах! Ещё не всё в нём потеряно человеческое! – удовлетворённо подумал Платон.
В очередном разговоре Гудин поведал ему о новых решениях Думы, на что Платон, обрадовавший собеседника, заметил:
– «Наконец-то Дума додумалась, что российский народ состоит не только из олигархов и чиновников, и приняла поправки к закону, увеличивающему количество майских праздничных дней за счёт январских!».
А далее уже Иван Гаврилович умиротворённо предложил:
– «Пойдем, покурим!».
– «Как это?!» – удивился Платон очередной глупости коллеги.
– «Ну, я покурю, а ты… постоишь!» – не унимался нахал, издеваясь над некурящим Платоном.
– «Давай, ты лучше в туалет вместе со мной сходишь. Я по-большому, а ты… понюхаешь!» – расставил всё по местам Платон.
Но Гудин на этот раз затаил обиду, ожидая подходящего случая для реванша.
Через несколько дней Платон поделился с Иваном Гавриловичем недавно услышанным:
– «Виктор Ерофеев сказал в «Апокрифе», что люди добрые, с чистым сердцем, и живут более шестидесяти лет. А те, у кого камень на сердце, чья совесть нечиста, и умирают раньше!» — как товарища, обрадовал поначалу Гудина Платон.
– «Вот, видишь, мне уже шестьдесят пять лет и я живу. А тебе пока только пятьдесят девять! Тебе осталось ещё год!» – подразумевая, что ещё неизвестно, пройдёшь ли ты этот рубеж, схамил Гудин.
– «Так умирают рано те, у кого хоть совесть есть!» – быстро нашёлся и отомстил ему Платон.
Тут же Гудин похвастался вошедшей к Платону Надежде:
– «Мы, вот, поставили холодильник!».
– «Да, вдобавок крепко, на хороший фундамент!» – добавил Платон, тонко намекая на своё главное участие в этом деле.
– «Теперь дело за тобой, промыть его изнутри!» – не преминул дать указание начальнице Гудин.
– «Внутренние болезни – дело женское!» – уточнил Платон.
На обновлённое место за столом Платона вскоре подсела перекусить и новая уборщица Нина Михайловна. Она поделилась с хозяином помещения своими домашними проблемами, жалуясь на зятя:
– «А он занимается хиромантией!».
– «Как это?!» – нарочно спросил Платон.
– «Гадает по руке!».
– «А я-то подумал, что… презервативами!» – схохмил насмешник, пытаясь этим закрыть неинтересную для себя тему.
Постепенно их общий холодильник стал заполняться продуктами, поначалу, в основном, принадлежащими Платону.
Глядя на помятый тюбик из-под хрена, только что возвращённый Надеждой и Ноной, не то радостно, не то возмущённо, Платон не то спросил, не то констатировал, … как трус, в присутствии лишь мужчин:
– «Девки! Вы мне весь хрен отсосали!».
– «А ты и не заметил?!» – не преминул влезть со своим комментарием бывалый Алексей.
– «От кайфа!» – внёс неясность балбес Гудин.
В последнее время как-то оживился Алексей. Видимо дела у него пошли лучше.
Полукровок как-то опрометчиво высказался о евреях:
– «Во всём виноваты евреи!».
Но тут же осекся, увидев Платона, тихо прокомментировавшего Гудину:
– «Хотя бывают и такие, готовые продать своих!».
Еврейские штучки Алексея периодически всё же проявлялись. То он заставлял новыми коробками рабочее место Платона, а то он при аврале при наклейке этикеток взял и увёз часть готовых коробок сверх планового заказа, тем самым заставив Платона делать дополнительную работу в ночное время.
Тогда Платон решил действовать по давно использовавшемуся им старинному принципу – бить ворога его же оружием. Он обставил рабочее место Алексея избытком готовых коробок, которые тот должен был вывезти заказчику, но задерживался с этим.
В результате нижние коробки под воздействием веса верхних, слегка сплющились, а вся их стопка угрожающе наклонилась, позже обрушившись на стол Алексея и его компьютер. К счастью всё обошлось без ущерба.
Другой раз Платон сразу первым пошёл в атаку:
– «Опять проспал?!» – язвительно спросил он Алексея, отдавая ему давний должок.
– «Или пробки?!» – добавил он, не дождавшись ответа опешившего коллеги.
– «…в ушах!» — теперь уже ещё и уточнил он молчащему Алексею.
И это молчание было весьма странным, потому, что капризность Алексея проявлялась часто при его возмущении кем-либо, доходя даже до скандальности.
– «Что, никто не мог отключить всего одну кнопку? Все же с высшим образованием!» – шкодливо возмущался он на просьбу Надежды отключить от общей сети электрошкаф с неработающим рубильником.
– «Алексей! Даже люди без всякого образования и то знают, как в словах каталог и квартал правильно ставить ударения! А тут ты предъявляешь претензии врачу и биологу!» – выдал Платон пламенную тираду, и нарочно, исключая из этого списка себя – технаря, а подразумевая лишь Гудина и Павлову.
Так как ведь именно он несколько раз и пытался выключить нужную клавишу, но та всё время возвращалась в исходное положение.
Другой раз Платон при всех возвратился к этому же вопросу:
– «Безобразие! У людей высшее образование! А они грамоту не знают!».
– «Нотную – быстро нашёлся несколько смутившийся Алексей, даже здесь, чисто по-еврейски пытаясь приподнять себя над толпой.
Вскоре это подтвердилось его новым возмущением на высказывание Гудина по поводу какого-то нового закона, принятого Думой:
