– А вы знаете того мужчину, который пригласил вашу продавщицу в Таиланд?
– Нет, не знаю, но навел справки по данным кредитной карточки. Я изучаю своего потребителя…
– Петров Кирилл его зовут?
– Могу посмотреть. Да. Петров.
Настроение мое было испорчено.
Глеб почувствовал это, но не мог понять, в чем причина перемены моего настроения.
Вычленить связь между мной и Кириллом сложно. Она не была очевидной. Это меня он хотел позвать в Таиланд. А я не дала ему такой возможности. Я решила взять себя в руки и не портить Глебу вечер. Я напомнила ему о Даше. Тактичные Шериданы не звонили.
Мы снова сели в «порше» и отправились к консульству. Там я пересела в свою машину. Но тут ко мне подошел Глеб.
– Давайте я вас прикрою, вы переоденетесь вот в эти милые, как вы говорите, вещички, а этот уродский костюм отдадите мне обратно.
У меня не было сил начинать дискуссию, и я молча подчинилась.
– Зайдете попрощаться с Шериданами?
Я кивнула.
– Захватите там Дашу и передайте привет от меня.
Я прошла через охрану, поднялась, последние нетрезвые гости прощались с хозяевами. Писателей не было. Я обняла Кораблеву, Джеймс поцеловал меня в щеку, это было приятно.
Глаза Кораблевой горели яростным любопытством, но она не стала шептаться со мной при муже.
Мы с Дашей спустились на стоянку. Глеб стоял, прислонившись к дереву, и смотрел на нас.
Они с Дашей сели в «порше».
– Постойте! – окликнул меня Глеб.
– Да.
– Это миссис Шеридан подарила вам блузку с лобстером?
– Да.
Глеб улыбнулся и, не трогаясь с места, нажал на газ.
– Постойте, – позвала его я.
– Да. – Он отпустил педаль.
– Зачем вы стащили мои туфли?
Он только рассмеялся в ответ и с диким шумом укатил прочь.
Когда я подъехала к дому, то обнаружила на заднем сиденье большой черный пакет, в котором лежало несколько лучших вещей из тех, что мне понравились в магазине. А в кармане брюк, которые я надела по просьбе Глеба, я нашла девятьсот пятьдесят долларов.
Я десять раз набрала его сотовый, но он мне не ответил.
Аня Янушкевич советует:
Черные вещи после стирки следует обязательно обрабатывать мягким антистатиком. Это избавляет от необходимости пользоваться щеткой, а значит, продлевает срок жизни любимой вещи.
Глава 6
Пятница
Тумановых не было дома.
Обычно по утрам я заставала хозяина дома Аркадия Павловича, владельца предприятия, занимающегося расфасовкой и продажей импортного растительного масла и томатной пасты. Чем меньше емкость, тем больше доход, объясняла мне его жена Галина Кузьминична, директор школы.
У этого тихого человека была особенная мужская страсть. Он коллекционировал холодное оружие. Причем коллекционировал серьезно, а не из любви к искусству, как, например, я сама.
Самую лучшую часть коллекции он унаследовал от отца, фронтового полковника, которому удалось вывезти из оккупированной Германии немало ценных экземпляров. Именно поэтому ядро его коллекции составили мечи тевтонских рыцарей. В крестообразной рукояти одного из них хранилась частица святых мощей. К сожалению, неизвестно, чьих именно. Сам меч принадлежал некогда рыцарю по имени Конрад из Тюрингии, который жил в XIII веке. Меч висел на стене, и Аркадий Павлович иногда крестился на него как на распятие.
Был у него и легкий кавалерийский меч, принадлежавший бойцу из армии курфюрста Баварского Альбрехта, датируемый XVI веком. Был еще шестнадцатого же века меч с клеймом «волка» из Пассау. Думаю, Галина Кузьминична понятия не имела, сколько стоят игрушки ее мужа.
А какие красивые у него были кинжалы! Мне больше всего нравился Gnadgott, кинжал милосердия. Немецкой же работы с рукоятью из черного рога, с четырьмя вогнутыми гранями и с гравировкой в виде арабесок. Когда мне позволяли взять его в руки, я испытывала невообразимый подъем настроения и возбуждение, родственное эротическому. Аркадий Павлович всегда смеялся, глядя на выражение моего лица в эти минуты.
Он много рассказывал о холодном оружии. Например, он объяснял мне, что японский меч катана носился с гражданской одеждой и им никогда не делали харакири. Для харакири использовался парный катане меч, который назывался вакидзаси. А воины, носившие доспехи, пользовались мечом, который назывался тати.
Когда сыновья супругов съехали по отдельным квартирам, Аркадий Павлович отвоевал детскую под оружейную комнату. Детская подходила для этих целей главным образом потому, что выходила окнами на север. Прямые солнечные лучи недопустимы в оружейной. Ни в коем случае нельзя проветривать эту комнату, и особенно летом, потому что, если теплый воздух с улицы ворвется в сухое прохладное помещение оружейной, влага из воздуха мгновенно конденсируется и осядет на металл. Поэтому Аркадий Павлович всегда тщательно следил за температурой и влажностью воздуха. Нельзя брать оружие голыми руками: от влажных пальцев появляется ржавчина. А уж что ладони моментально влажнеют, когда берешь его в руки, это я по собственному опыту знаю. Нельзя входить в оружейную с мокрыми волосами или в мокрой одежде. И конечно, нельзя мыть полы водой. Поэтому в оружейной был настелен ковролин, и я убирала там только самым простым пылесосом. Если, несмотря на все предосторожности, ржавчина все-таки образовывалась, Аркадий Павлович намазывал поврежденное место вазелиновым маслом и ждал несколько дней. Любая ржавчина со временем растворяется в масле. Иногда он позволял помогать ему.
Что касается Галины Кузьминичны, то благодаря обширным знакомствам среди административных чиновников, крепкому партийному прошлому и генеральскому характеру ей удалось пробить для своей заурядной в прошлом новостроечной школы шикарное здание с двумя бассейнами, кинозалом, обширной территорией и прочими благами. На блага эти тучами слетелись состоятельные родители. Но родителей – туча, а мест – мало. Возникла необходимость отсева. Но по какому принципу отсевать? Логично было бы по уровню подготовки и успеваемости детей. Но не тут-то было. Отсев проводился по уровню благосостояния, высоты положения и щедрости родителей. От претендующих на эти блага по территориальному праву Галине Кузьминичне удалось отгородиться заступничеством высокого городского начальства. Поговаривали, что в прежние годы она руководила школой в колонии и воспитала немало уголовных авторитетов, которые и поныне были ей благодарны за то, что учила их уму-разуму.
Короче, я терпела эту паучиху из симпатии к милейшему Аркадию Павловичу. Который, хоть и безусловный подкаблучник, сумел разграничить территорию и не пускал жену в свои владения. Обаятельный человек, отличный собеседник, шутник в старом вкусе, он никогда не смотрел на меня свысока, не давал мне понять, что я прислуга, а, напротив, искренне интересовался моими делами, давал мудрые советы и относился почти как к родственнице.
