Мы поднялись на четвертый этаж.
Глеб заказал чай и коньяк.
Я не знала, как себя вести.
Принесли чай, мы добавили в него коньяку и выпили. С виду Глеб был невозмутим, но беседа не клеилась.
О том, что в наших отношениях произошел качественный сдвиг, я узнала по тому, что внезапно он стал говорить мне «ты».
– Подойди ко мне. – Ноздри его сжимались и расширялись. – Для того, что мы сейчас будем делать, раздеваться полностью не требуется.
Сбылось. Сейчас я узнаю, что такое высший пилотаж. Не зря Кораблева так мечтала затащить его в постель. Теперь мне будет что ей рассказать.
Я не стала заставлять его повторять сказанное в виде просьбы и начала снимать перчатки.
На пятой пуговице я поняла, что ненавижу всех. Все-таки по двадцать четыре на каждой руке. В конце концов мой партнер решил мне помочь, но сделал это деловито, без эмоций, и вот я осталась в стрингах и бриллиантах.
– Забавно до дрожи.
– Дрожь будет.
Мне все казалось, что сейчас он рассмеется. Но он был серьезен, почти холоден.
– Сними рубашку. Мне нравится твой торс.
– Рубашку можно.
Его обнаженное тело подействовало на меня немедленно.
Я потянулась, чтобы потрогать его грудь.
Но тут он попросил:
– Встань передо мной ровно, пожалуйста.
Я убрала руку и встала, как он просил.
– Повернись боком, теперь спиной… Ага.
– Что, целлюлит? – вздрогнула я.
– Нет, целлюлита нет. Расслабься. Подними руки вверх. Опусти. Ноги расставь пошире. Достаточно.
– А теперь лечь – встать, лечь – встать?..
– Нет, просто лечь. На спину. Подушку и одеяло – убрать.
– Может, поцелуешь?
– Это не потребуется.
– Я замерзла.
– Отлично.
Подчиняться ему было отдельным наслаждением.
Наконец он до меня дотронулся. Деликатно и спокойно. Четырьмя пальцами он провел, не касаясь лобка, по линии чресел от центра к краю. Затем, не отрывая пальцев, поднялся по краю живота до груди, провел над левой грудью, затем под правой, описал вокруг грудей полную восьмерку. И по левой стороне живота снова вернулся вниз в исходную точку, ни разу не затронув при этом никаких особо чувствительных мест.
Я почувствовала, что рот и вагина наполнились влагой. Я просто захлебывалась слюной. Но мне было приказано лежать спокойно, не двигаться и не разговаривать. Он повторил все сначала, не ускоряя и не замедляя темпа. Возбуждение мое росло ураганно, но я не шевелилась, потому что боялась все испортить.
Когда он сделал это в третий раз, я умоляла его перейти к обычным действиям партнеров в таких случаях, но он был непреклонен и так же строго велел перевернуться на живот и раздвинуть ноги.
Но я рано радовалась. Он подложил мне под низ живота жесткий валик, двумя пальцами левой руки сильно надавил на крестцовую кость в двух известных ему точках и удерживал меня в таком положении. Потом, по-прежнему не дотрагиваясь до самых чувствительных мест, он стал водить пальцами правой руки по поверхности моих бедер. Я пыталась приподнять таз, скрежетала зубами и подвывала, как мартовская кошка, но повелитель не снизошел до моих низменных призывов.
В какой-то момент, когда я уже совсем перестала понимать, что происходит, он резким движением перевернул меня на спину и быстро положил свою большую ладонь на мой лобок, пальцами в сторону живота. Чуть помедлил. А потом сильно надавил всей ладонью.
Оргазм, накрывший меня в следующее мгновение, был подобен ядерному взрыву в Тихом океане. Волна его прошла от живота до головного мозга, достигла кончиков пальцев ног и рук. И еще несколько раз повторилась угасающими колебаниями.
Я чувствовала себя волынкой. Музыкант уже перестал дуть в трубку, а звук все льется и льется.
В ответ на мои мысли он произнес:
– Ты точный инструмент. На тебе чертовски приятно играть.
– Так вот почему мне нравятся большие ладони, – сказала я, как только обрела способность к членораздельной речи.
Он был очень доволен тем, как ему удался мой оргазм. Но сам оставался напряженным.
– Может быть, оральное удовольствие? – предложила я.
Я поймала себя на том, что впервые в жизни сама предлагаю это и хочу этого так сильно, как никогда раньше.
– Открой рот. Покажи зубы. Скажи «а». Хорошо. Что ж, может быть, в следующий раз.
И ушел в ванную.
Лучше бы он меня ударил или вытолкал голой в коридор.
Я быстро натянула на себя платье и, подхватив все остальное, опрометью бросилась вниз. Портье подозвал стоявшее неподалеку такси, и через десять минут я была дома. Мышцы живота и ног продолжало время от времени сводить. По дороге я потеряла туфель. Новый чудесный Jimmy Choo.
Мой сотовый звонил не переставая. Но ответить у меня не было сил.
Наверное, так евнухи удовлетворяют в сералях многочисленных жен махараджи.
Только он-то не был евнухом.
* * *
Я вспомнила его слова о том, что женщины от него бегут. И вот теперь сама поступила так же.
Все кончено, я тоже не прошла тест.
Я рыдала часа два, но потом обессилела и заснула.
Аня Янушкевич советует:
Бриллианты моют теплой водой с мягким мылом, если только основания камней не приклеены, а держатся обычным образом. Потом их высушивают и полируют до блеска мягкой тканью. Если изделие загрязнилось с обратной стороны, можно использовать щетку, но ни в коем случае не зубную, а косметическую. Однако лучше с этим не усердствовать. Бриллианты заботятся о себе сами.
Глава 8
Понедельник
В понедельник утром мне никак не удавалось найти причину для оптимизма.
Боль стояла прямо в пищеводе, как плохо прожеванный желток, и никак не уменьшалась. Я не чувствовала себя живой. Этой боли не было бы, если бы я не потеряла бдительность и не открылась, как боксер перед более опытным соперником. Вернулась тоска по Аркадию Павловичу. Мысль о Петрове казалась то привлекательной, то, через минуту, отвратительной.
Тут я вспомнила, что от всех болезней нас лечит работа, и посмотрела на часы. Они показывали шесть тридцать. Чтобы проехать в Московский район более или менее быстро, я должна была выехать в ту самую минуту, когда посмотрела на часы. Я позвонила Вере, чтобы она меня не ждала, но оказалось, что Вера приболела и намерена остаться дома.
Выглядела я чудовищно. Но меня это не парило. Я достала из невыкинутого, по счастью, мешка первое, что попалось, ужасно мятое, с трудом уговорила себя почистить зубы. Злорадно подумала, что машина у меня тоже грязная. И точно, на водительской дверке шаловливой детской рукой было написано: «Эта грязь – лечебная».
