– Ну сильна же ты кидать пальцы, подруга.
– Да какие пальцы!
И я рассказала Кораблевой про наши дела с Каролиной Адамовной.
– Какая ты все-таки странная личность, Янушкевич. Ты давно могла выйти за приличного мужика. При этом с недетской самоотдачей полируешь нужники людям, для родителей которых тюремный клифт был шикарной обновкой. Завязывай со своими швабрами. Кстати, как насчет публикаций у той противной бабы?
– Да никак. Остину она не понравилась. Да и не по профилю ей. Журнал о моде и косметике. При чем здесь мои дела?
– Понятно. А однокашник твой что-нибудь предложил тебе?
– Пока нет. Ты же сама говорила, что быстро не получится.
– Но надо же делать что-нибудь, не сидеть сиднем.
В голове моей крутилась мысль, рассказывать ли Кораблевой про возвращение к Петрову.
– Слушай, у меня тут маза такая. Я, наверное, к Петрову вернусь, буду в Москве с ним жить.
– Ну тогда понятно.
– Что тебе понятно?
– Почему тебе ни Гостев, ни работа не нужны. Что у тебя за чертов однолюбский характер, Янушкевич! Я должна открыть тебе горькую правду. Петров – мудак.
– Как ты догадалась?
Кораблева определенно решила меня взбесить.
– Я с ним виделась. Абсолютно самовлюбленный идиот. Пытался клеить меня. Он поступит с тобой так же, как уже поступил тогда.
– Да ладно, я сама ушла.
– Да, он очень постарался, чтобы ты ушла. Он мне рассказал про ваши прежние разборки.
– Зачем, интересно?
– Не знаю.
– Кораблева, знаешь, в чем твоя проблема?
– Да по сравнению с тобой у меня нет никаких проблем.
– Ну, это понятно. Я про другое.
– Излагай, я слушаю.
– В том, что ты так и не повзрослела. Что ты до сих пор еще девочка-подросток.
– Это еще почему?
– А потому, что тебе до сих пор жизненно необходимо положить к своим ногам всякого мужика, который встречается на твоем пути. И к своей, весьма дурацкой, если честно, цели ты готова идти по углям, по трупам, как угодно, лишь бы получить свое. При этом тебя сильно удивляет, когда другие не ведут себя так же.
Кораблева самодовольно захихикала. Восприняла сказанное как комплимент.
– И только двое воспротивились тебе, и от этого ты сходишь с ума, ненавидишь меня. Это потому что не хотели тебя мои мужчины. Мой Петров. И мой Гостев.
– И с какого боку-припеку они твои? Один женат на другой. Другой даже не снизошел до того, чтобы нормально тебя трахнуть, и уехал в дальние страны. Не льсти себе, Янушкевич.
– Один из них клялся мне вчера в вечной любви, а другой вернулся раньше времени из дальних стран и принес мне огромный букет белых лилий. И заметь, ни один из них ни разу не посмотрел на тебя как на женщину. Пьяный Петров – не в счет.
– Откуда ты знаешь, что он был пьяный?
Я снова скрестила пальцы.
– Он рассказал про тебя.
Кораблева повесила трубку.
Блин, зачем я затеяла этот базар? Теперь не с кем по делу посоветоваться.
Я пошла к Филоновой.
– И скучно, и грустно, и некому лапу пожать. Филонова, можно пожать твою лапу?
– Янушкевич, ты пятнышки с одежды выводить умеешь? Ты ведь у нас на все ручки… Ой, что это у меня получилось?
Остин рассмеялся и посмотрел на нее влюбленно.
– Не знаю, не пробовала. Я, вообще-то, девушка аккуратная, кушаю мало.
– Потому и болеешь, – вмешался Остин. – Больше бы кушала, меньше бы на язву жаловалась.
– Может, попробуешь? Тут ко мне товарчик пришел. Лучшие марочки, вот смотри. Но в пятнышках, потому их и слили. Мне практически бесплатно достались. Если удастся вывести, то можно продать неплохо. Может, попробуешь, я тебе дольку заплачу от продажной цены, если получится. Ну а если нет – выкинем, не велика потерька, досталось даром.
Я посмотрела. Действительно, отличные вещи, модные четыре-пять сезонов назад – то есть в той стадии, когда носить их уже нельзя, потому что они выглядят ультрастаромодными, а в разряд ретро, винтажа в полном смысле слова они еще не вошли.
Я взяла охапку и отправилась к себе. Постелила на пол в кабинете разрезанный по сгибу стодвадцатилитровый мусорный мешок и начала осмотр сокровищ.
Потом достала из кладовки полный швейный набор, машинку Bosch и принялась за дело.
Шел восьмой час вечера, а Петрова все не было.
Я надела на себя то, что получилось, накрылась простыней и отправилась к Филоновой.
Остин смотрел по телевизору футбол.
Филонова жарила котлеты.
– Котлетку хочешь? – спросила она меня, не оборачиваясь.
– Па-бам, – пропела я и скинула простыню.
Филонова несколько минут молча ходила вокруг меня и чуть не сожгла свои котлеты.
– Блин, я не догоняю, это ты вот сейчас, пока я делала фаршик, смастрячила вот такое?
Я кивнула.
– Янушкевич, какого черта ты делаешь на своей беспонтовой работе? Да я тебе пачками буду барахло приносить, и в магазин «Сундук» будем сдавать. Или лучше я в Москву поеду и там сбыт найду.
От удивления Филонова забыла прибавлять ко всем словам уменьшительный суффикс.
– И давно ты открыла в себе такой талант?
– Да я еще в школе хотела модельером быть. Курсы кройки и шитья окончила, потом при «тряпке» курсы конструирования. Шила много, до сих пор кое-что ношу.
– Да я про другое спрашиваю: сейчас-то тебе как пришло в голову, что можно просто взять и без всякого респекта отрезать у жакета Kenzo рукава и воротник и пришить вот это?
– Я когда-то в «Воге» читала, что в колледже Saint Martins в Англии студентам дают задание пойти в секонд-хенд, купить любую вещь на выбор и переделать ее так, чтобы было интересно. Вот и я так сделала.
– А ну-ка давай подберем что-нибудь на мой размер.
Филонова унеслась в комнату, служившую ей складом. И вскоре вернулась с новой охапкой тряпок.
– Давай теперь для меня что-нибудь сделай.
– Ладно, только проверю, не пришел ли Петров.
– На фиг Петрова, шей давай.
Когда я вышла на площадку, Петров уже собрался уходить.
– А я думал: куда ты подевалась? Ни домашний, ни сотовый не отвечают.
Петров вошел, разулся, повесил пальто – похоже, кашемировое.
Затем прошелся по квартире. Добросовестно задержался у тех предметов, которых не видел раньше. Но потом не справился с собой и широко зевнул.
