В отличие от меня, бабушка каждую неделю делала маникюр – и тоже сорок лет в одном месте. Я помню подагрические, покрытые пигментными пятнами ласковые бабушкины руки с безупречными ногтями и в перстнях. Так гладить меня по голове, как она, не умел никто. Эти четыре перстня хранятся у меня, но все велики. И потом руки – мой рабочий инструмент, я не могу их украшать, это мне мешает. Но может быть, когда-нибудь я тоже буду ходить с холеными безупречными руками в роскошных перстнях.
Я подхватила Кьяру у метро, и мы вдвоем отправились к Вере. Я позвонила, и дверь открыл Валерий Иванович. В джинсах и хорошей серой водолазке он выглядел даже интеллигентно. Я никогда раньше не смотрела на него как на мужчину, а тут увидела, что он, пожалуй, хорош собой. Если бы только не был таким болезненно худым и бледным. Хотя в этой серой водолазке бледность его казалась почти интересной. Насчет молодого Яковлева я, конечно, загнула. Глаза его не были такими ясными. Но на Тараторкина вполне тянет. Те же впалые щеки, длинные руки и ноги, тонкие нервные пальцы.
Я представила Кьяру и Валерия друг другу.
– Я не спросила вашего согласия. Кьяра – литератор и собирает материал для книги о России. – Кьяра пихнула меня в бок. Я остановила ее упреждающим жестом. – Не могли бы вы рассказать ей о своих путешествиях? Она очень интересуется.
– С удовольствием, у меня уйма свободного времени. – Валерий не ожидал такого внимания к своей персоне.
– Аннушка, накрой нам чай на кухне, – с интонацией радушного хозяина попросил Валерий Иванович.
– Конечно, – ответила я.
В холодильнике обнаружилась посылочка от Луиджи – коробка с пирожными. Но ее я не стала трогать.
Я поставила чайник, заварила, разлила по чашкам, подала сушки, сухарики, мед.
Валерий Иванович моментально проникся симпатией к дорогой гостье, не знал, куда ее усадить. И до меня дошло, что я интуитивно выбрала верный подход. Его же никто не слушает. Дети отмахиваются как от назойливой мухи. Вера воспринимает его склонность к прогулкам как досадную болезнь и вряд ли интересуется, чего такого нового увидел он в этом году, каких духовных богатств прикопил. А ведь ему наверняка есть что рассказать.
– Ань, а там пирожные такие были… Подай, пожалуйста, – вспомнил хозяин.
Я замерла. Сейчас случится непоправимое. Кьяра узнает пирожные Луиджи и поймет рокировку. Она может разораться и уйти, тогда я точно потеряю клиентов на четверг.
– Благодарю вас, терпеть не могу пирожные, – объявила Кьяра.
– А, тогда не надо, я их тоже не люблю.
Я вздохнула с облегчением.
– Сама-то сядешь с нами? – позвал Валерий.
– Нет, я потом, работы много.
Работы и впрямь было много. После того как Валерий полежал пару часов в ванне, стенки ее покрылись фиолетовыми разводами, а гидромассажные форсунки засорились. Мне пришлось снимать боковину, залезать под ванну, демонтировать форсунку, прочищать ее и устанавливать на место. Короче, в ванной я колбасилась часа полтора. Хорошо еще, не пришлось вызывать мастера из обслуживающей фирмы, тогда бы дело затянулось до вечера.
В тяжких трудах я забыла о воркующей парочке. Когда спустя примерно три часа после начала работы я забрела на кухню выпить чаю, они с увлечением показывали друг другу шрамы и именные татуировки, как в фильме «Смертельное оружие-3».
В конце рабочего дня я убирала кухню и прихожую под аккомпанемент расстроенной гитары. Валерий вдохновенно исполнял для Кьяры какие-то замшелые бардовские песни. Эта бедняжка слушала его, раскрасневшись под ласковым взглядом.
Мне стоило больших усилий сдернуть ее с места.
– Оставь что-нибудь на следующий раз.
– Это потрясающе! – говорила она мне, пока мы стояли в пробке у Сенной площади. – Это же настоящая русская духовность! Полное презрение ко всему материальному, ко всем благами и удобствам. Рассветы на берегу таежного озера, могила Чингисхана, спуск на плоту по Енисею. И никого вокруг. Один на один, ты и Создатель. Я отдала бы все на свете, чтобы увидеть это своими глазами. Только на артиста Яковлева он не похож. На путешественника Федора Конюхова. Только тот раскручен и материально обеспечен. А этот без страховки ходит. Так экстрима больше.
– Значит, понравился?
– С ним так интересно разговаривать! Не то что с моим мужем. Песочное тесто, слоеное тесто. Как мне это все надоело! А Осло? Ты была в Осло? Это такая дыра! Там все спать с курами ложатся. Порнуху с десяти вечера крутят. Считается, что это очень позднее время. Дрочилы чертовы.
– Это ты норвежцев обругала?
– Ну да.
– Они не виноваты.
– Знаю, что не виноваты, но мне-то что делать? Разводиться, что ли?
Я молчала. Постепенно меня стало одолевать чувство вины. Я раскалываю крепкую итальянскую семью.
Какая я все-таки бессовестная интриганка.
Дома я еще раз полюбовалась на свой интерьер. Глебу тоже понравилось. А уж у него глаз алмаз. Петров не очень похвалил. Но что такое Петров в смысле старинного интерьера? Ничто. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы кто-то еще высказал свое мнение. Интересно, кораблевский Джеймс из богатой семьи или нет? Помнится, Кораблева говорила, что он поклонник Конрана. Если так, то вряд ли заценит мое старье.
– Кораблева, вы чего сейчас делаете?
– Да ничего, Джеймс только с работы пришел.
– Приходите ко мне ужинать. Вы вообще что едите?
– Мы все едим. Сделай какую-нибудь русскую кухню.
– Ты имеешь в виду щи и кашу?
– Ну нет. Не так буквально. Щи, наверное, подойдут, а на второе какие-нибудь соленые огурцы, квашеную капусту. Джеймс обожает экзотику.
Я побежала к Филоновой разжиться капустой и огурцами домашнего засола.
Совершенно прижившийся Остин валялся на диване.
– Филонова, у тебя что на обед?
– Щички, котлетки, капустка квашеная, огурчики. Ты голодная? Садись, накормлю.
– Слушай, а у тебя много щей?
– Я на три денька варю, ты знаешь. Шесть литриков. А что?
– Можешь отлить мне в кастрюлю литра два?
– Могу. Только ты тогда купишь мне завтра говядинки.
– Забились. А капусты и огурцов можешь дать?
– Понятно. Опять Петров объявился?
– Нет, придет английский дипломат с женой, хочет русской кухни домашней отведать.
– А, раз так, и котлеток тебе дам.
– Это тот самый англичанин, который с тебя в консульстве глаз не сводил?
– Каких глаз? Ты что, Остин! Не придумывай. Знаете что, вы тогда приходите сами со своей едой. А то неудобно.
– И придем. И о международном положении побеседуем, – продолжалось бухтение с дивана.
