— Ну так как ты, Женька? — привел меня в сознание знакомый голос Ковалева.
— Нормально. Спасибо, Славик.
— Вот возьми, выпей, — он протянул мне изящную рюмку с золотистой, ароматной жидкостью.
— Что это? — спросила я.
— Не боись, подруга, пей смело, это всего лишь коньяк. Правда, французский.
Я зажмурилась и одним глотком опорожнила емкость.
«Алкоголичка», — пискнул внутренний голос, хотя прекрасно знал, что крепких напитков я не употребляю.
«Молчи, хомяк», — вновь осадила я выскочку.
— Ну, Ковалев, родина тебя не забудет, — почти бодро пробормотала я, — ты спас от смерти молодую прекрасную женщину.
— Это точно. Я в смысле прекрасную, — поспешил дополнить Славка.
— Был гадом и остался, — констатировала спасенная.
— Почему это я гад? — обиделся спаситель.
— С эпитетом «прекрасная» ты согласился, а вот слово «молодая», видимо, вызвало у тебя сомнения.
— Да нет, ты все так же молода, как и...
— Молчи уж лучше. А то опять ляпнешь чего-нибудь не то.
Алкоголь незаметно проник в мой организм, и блаженное тепло разлилось по всему телу. Язык как-то сам по себе продолжал светскую беседу.
— Расскажи мне, Славик, куда ты собираешься похитить мое бренное тело вместе с чистой душой?
— Ребята все собрались у Лизаветы, а меня послали к школе проверить, не пришла ли еще какая-нибудь заблудшая овца.
— Вот, все вы такие, — зло бросила я, — сначала один обозвал козлом, теперь другой окрестил овцой. Прямо-таки зоосад, ей богу!
— Кто это тебя так приласкал? — весело спросил Славка, выруливая со школьного двора.
— Голос.
— Какой голос? — испуганно покосился на меня Ковалев, слегка притормаживая на всякий случай.
— Внутренний, — охотно объяснила я бывшему поклоннику и внезапно громко икнула.
— И частоты с ним... м-м... беседуешь?
— Иногда. Он, конечно, наглый, — я снова икнула, — но часто высовываться мы ему не позволяем.
Алкоголь, по всему видно, сделал свое грязное дело, и я даже не заметила, как стала говорить о себе во множественном числе.
Ковалев предпочел промолчать. Правда, изредка он с недоумением поглядывал на икающую рядом красавицу.
Через пятнадцать минут мы уже входили в квартиру Лизаветы.
— Угадайте, кого я привез? — с порога возвестил Славка.
— Тут и угадывать нечего. Роджера, конечно, — раздалось сразу несколько голосов.
Надо заметить, что Роджер — это я. Еще во втором классе Игорек Васильев начал лепить всем прозвища. К кому-то они не приставали, но ко мне этот дурацкий кролик приклеился на всю жизнь. Даже в институте меня называли именно так. Может, потому, что у меня очень оригинальная фамилия — Зайцева?
Увидев меня, Лизавета нахмурилась:
— Ты зачем ее напоил, а, главное, чем? — строго спросила она Славку.
— Да не поил я ее! Всего и выпила-то сто граммов коньяку, а окосела как после пол-литра. Холодно ей было, ну я ее и согрел, — хохотнул друг.
Я громко икнула, подтверждая его слова.
— Лизавета, похмели Роджера, — загоготал Гошка Рыжов, очень уважавший это дело.
Лизка кивнула:
— Пошли.
Что она вытворяла со мной, описать невозможно. Врагу не пожелаю таких испытаний! Первым делом Лизавета сунула мою несчастную голову под холодную воду.
— Мне холодно! — попыталась я опротестовать действия подруги.
— Напилась, как свинья, теперь терпи! — грозно парировала мучительница.
Струйки холодной воды незамедлительно проникли за шиворот. Я стиснула зубы и поклялась молчать, что бы со мной ни вытворяли. Затем Лизка усадила меня на унитаз, велела зажмурить глаза и изо всех сил принялась тереть уши. Несчастные органы слуха со скоростью реактивного самолета сворачивались в трубочку и разворачивались обратно, причем гул стоял такой, словно я и вправду нахожусь в салоне сверхзвукового истребителя. «Мама! — мысленно стонала я, — прости за все! В сущности, я была неплохим ребенком!» Как ни странно, но терзание моих ушей привело к желаемому результату: я почти протрезвела. Во всяком случае, ко мне вернулась способность соображать, и голова почти перестала совершать вращательные движения. Да и пол перестал уходить из-под ног в самые неподходящие моменты.
— Ну, спасибо тебе, Лизавета! — я сделала попытку приподняться с унитаза.
— Сиди, еще не все!
— Как?! У тебя в арсенале еще и испанский сапог, а, может, дыба? Лизка, предупреждаю... — Лизавета лишь махнула рукой и вышла, заперев меня с обратной стороны на щеколду.
Вернулась она через пять минут, неся в руках литровую банку с подозрительно розовой водой.
— На, пей! — тоном, не допускающим возражений, приказала подруга.
— Что это, Лизочка? — слабым голосом поинтересовалась я, принимая посуду из рук подруги.
— Слабый раствор марганцовки! Будем из тебя алкоголь выводить!
— А может, он сам как-нибудь того... выведется? — я с надеждой посмотрела на Лизку. — Меня же вырвет!
— Так надо! — лишила меня последней надежды подруга. — Пей, кому говорят! Только мне и забот с пьяным кроликом возиться! У меня мясо подгорает!
Спорить было бесполезно, поэтому я, зажмурив глаза, в три приема опорожнила емкость. Убедившись, что я до конца выпила отвратительную жидкость, Лизавета забрала у меня из дрожащих рук банку и вышла, бросив на прощание:
— Давай быстрей, пора за стол садиться!
Я попыталась что-нибудь ответить, но не успела: жуткое пойло попросилось назад. Несколько минут меня полоскало так, что казалось, мозги вытекут вместе с марганцовкой. Не знаю, как алкоголь, но внутренности точно собрались покинуть бренное тело. Когда, наконец, последняя порция Лизаветиного снадобья изверглась вон, я, липкая от холодного пота, оторвалась от унитаза и посмотрела на себя в зеркало. На меня смотрело совершенно незнакомое бледное существо с испуганными глазами и дрожащими губами.
— Мама, кто это? — пискнула я.
Сообразив, что, кроме меня самой, здесь никого нет, я глубоко вздохнула и включила душ. Через полчаса я сидела за столом вместе со всеми трезвая, аки ангел, скромно опустив глазки и не вливая внутрь себя ничего крепче ананасового сока.
Как это обычно и бывает на встречах школьных друзей, первый тост подняли за учителей. Я чокнулась с ребятами соком, хотя, признаюсь, учителя меня сильно недолюбливали, несмотря на то, что была я почти отличницей. Игорек Мацнев, ныне преуспевающий бизнесмен, а в школьные годы двоечник и хулиган, глядя в мою сторону сквозь очки в золотой оправе, пробасил:
