Руфа высыпала крупные зерна риса на кухонные весы, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не фыркнуть от смеха.
— Не такая уж она плохая.
— Плохая. От нее воняет, как от старпера. Она вечно шепчется с папой.
Линнет никогда не нравились подружки Рэна, но она и не воспринимала их всерьез, поскольку те менялись слишком часто. Руфа была рада, что Линнет пока еще не поняла, что на этот раз, по-видимому, все намного серьезнее. Она наклонилась и погладила ее темные волосы. Прикосновение к Линнет всегда помогало ей прийти в себя, если она вдруг теряла самообладание.
— Постарайся смотреть на это оптимистически, — сказала она. — Полли может уговорить папу купить телевизор.
Рэн считал телевидение опиумом для народа, используемым правительством для промывания мозгов; но Руфа не могла представить, как Полли сможет вынести ребенка в доме без телевизора. Телевидение, безусловно, было опиумом для Линнет.
— Думаешь, она сможет? — Линнет сидела, задумавшись, с непроницаемым видом. Вдруг она оживилась. — Можно я немного посмотрю телевизор?
— Можно, если только ты не поднимешь шум, когда пора будет идти домой.
— Обещаю. — Линнет вскочила и бросилась в гостиную, чувствуя себя у Эдварда как дома, потому что здесь жила Руфа. Руфа завидовала этой ее способности так легко приспосабливаться к переменам. У нее самой просто голова кружилась в необычной обстановке.
Рэн высадил дочь у фермы, высунул голову из окна машины и крикнул:
— Привет, Ру! Надеюсь, вы хорошо провели медовый месяц? Не смогу зайти… Полагаю, ты уже слышала о Полли?
Руфа слышала. Вчера в одиннадцать вечера они вернулись с Эдвардом из Италии. В дверях торчала записка от Розы: «Угадай, какие у меня новости!!! Позвони, мама».
— Очень похоже на нее, — заметил Эдвард. — Ни слова о тебе и твоем медовом месяце. Только сплетни.
Но как только они внесли в дом чемоданы, он сам напомнил ей немедленно позвонить Розе. Ему тоже хотелось узнать последние новости. А утром Руфа обнаружила, что все вокруг только и обсуждают новость, сообщенную Розой. Как говорит Эдвард, в деревне все на виду и от чужих глаз невозможно укрыться. Здесь не существует такого понятия, как «частная жизнь». В магазине, покупая мешки для мусора, Руфа услышала все еще раз от Сандры Поултер, муж которой служил управляющим на ферме Эдварда. Потом об этом же упомянул владелец «Герба Хейсти», он даже специально вышел из паба, чтобы рассказать новость Руфе, хотя и сделал вид, что хотел спросить ее о Нэнси. Это была сенсация.
У Рэна появилась новая подруга: шикарная блондинка, которая достаточно глупо вела себя в магазине, попросив бальзамический уксус. Эта блондинка сбежала от своего жениха прямо у алтаря, бросила престижную работу и свезла кучу вещей на ферму Семпл.
Если бы Руфа не поговорила сначала с Розой, она бы не поверила этому. Она видела Рэна и Полли вместе на своей свадьбе, но и подумать не могла о том, что пылкие взгляды, которыми они обменивались, перерастут в нечто более серьезное уже через три с половиной недели. Менее всего она могла ожидать этого от Полли Мюир, которая всегда была такой разумной и аккуратной. Она могла не спать ночами, беспокоясь о столовых приборах, а ферма Семпл была просто дырой. Эдвард, который считал Рэна кем угодно, но только не завидным женихом, каждый раз смеялся, представляя Полли среди разложенных на полу подушек и благовонных палочек.
Сейчас, когда Линнет благополучно поглощена просмотром телесериала «Сабрина — юная ведьма», Руфа имела возможность вновь проанализировать свои чувства. Ее беспокойство о Лидии и Линнет лишь усугубляло ощущение, что все ускользает от нее, становится непонятным и неконтролируемым. Как выяснилось, даже Полли Мюир ценит страсть выше здравого смысла. Она выиграла великолепный приз в Брачной игре и отказалась от него в момент триумфа. Она предпочла страсть благополучному и безбедному существованию.
Руфе хотелось бы заново постичь тайны страсти. С Джонатаном, единственным ее любовником, страсть была инстинктивной, к тому же у нее не было необходимости предварительно завоевывать его.
Медовый месяц в Тоскане был раем, который она наблюдала через стекло.
Она была очарована голубым небом, но еще больше — жаркими ночами, наполненными звенящим стрекотом сверчков. Они приехали в Тоскану на следующий день после свадьбы, в приподнятом настроении из-за волнующего ощущения, что наконец-то остались одни. В поездке Эдвард стал более раскованным, более внимательным и вообще более веселым, чем раньше. Когда они сидели на веранде виллы, он был очень нежным с ней, ласковым и любящим. Руфе показалось вполне естественным первой подняться в спальню с закрытыми ставнями. У нее пересохло в горле от предвкушения первой брачной ночи. Она скинула одежду и натянула на себя льняную простыню, приятно пахнущую лавандой.
Но Эдвард не пришел. Она заснула, и за этот короткий час все изменилось. Эдвард был молчаливым и погруженным в свои мысли. На его рубашке проступили пятна от пота. Он сказал, что выходил на прогулку, будто все еще жил на своей ферме в Глостершире. Его отношение к ней было по-прежнему внимательным и обходительным, но он явно был чем-то расстроен.
Позже — но без каких-либо подробностей — он объяснил ей причину этого. Ему позвонила Пруденс, разговор был непростым, но они в общем-то помирились. Что это значило? Если новость была хорошей, почему Эдвард был огорчен? И как Пруденс узнала, где они находятся? Эдвард запретил Руфе говорить Розе и сестрам, где они проведут медовый месяц, объяснив это тем, что хочет отдохнуть от вечных просьб ее родственников, но сообщил о Тоскане Пруденс. Руфа не хотела думать о том, почему эта женщина считала, что имеет право вмешиваться. Она побоялась спросить об этом Эдварда.
Итак, их первая брачная ночь позорно провалилась. Не зная, что предпринять, Руфа опять поднялась в спальню и опять легла обнаженной в постель, накрывшись тонкой простыней и с нетерпением ожидая мужа. На этот раз Эдвард совершенно сбил ее с толку, заявив, что не сможет заниматься с ней любовью до тех пор, пока не избавится от ощущения, что купил Руфу, как покупают новую красивую вещь.
Руфа, оцепеневшая от унижения, провела ночь на краю постели, стараясь заглушить рыдания, а Эдвард, облаченный в пижаму, спокойно спал рядом.
На следующее утро он извинился. Они провели чудесный день. За завтраком в увитом виноградом кафе Эдвард удостоил ее своим доверием. Он объяснил, что его мысли были заняты не только Пруденс. Он состоял в длительной переписке с Международным трибуналом по расследованию военных преступлений в Гааге. Это касалось участия в боевых действиях в Боснии. Впервые она узнала, что он был разочарован в военной службе, и это разочарование заставило его уйти из армии.
— Что же касается Пруденс… — сказал он, — она по-прежнему способна причинять мне боль, хотя бы потому, что она единственный член моей семьи, а ты слишком хорошо знаешь, как утомительны семейные узы, поэтому тебе не стоит беспокоиться.
Он был обворожительным. Руфа безраздельно владела его вниманием, чего практически невозможно было добиться дома.
