Лиля возвращалась домой одна, усталая, с тремя официальными гвоздиками и подарочным набором от администрации, состоящим из чашки и блюдца.
— Сашку забери сегодня из садика! Мне что-то нездоровится, — попросила она маму по телефону. — Нет, нет, не заболела, просто настроение плохое, — ответила она быстро на тревожный вопрос.
— Тебе надо развеяться, сходить к кому-нибудь в гости!
— Лучше просто лягу поспать, — ответила Лиля. Но прийти домой в этот предпраздничный день и сразу лечь в постель ей показалось слишком уж чересчур. Все-таки она женщина, а значит, завтра и ее праздник. Вот Сашка хоть и маленький, а уже приготовил ей в подарок рисунок. Не утерпел и показал еще два дня назад — прелестная птица, похожая на петуха, с шикарным разноцветным хвостом. Официально он подарит его завтра утром, когда она придет за ним. Мама с отцом тоже, наверное, сделают ей какой-нибудь маленький, милый подарок. Все хорошо, все в порядке, зачем ей грустить? Не единственная ведь она на свете разведенная женщина. Да и из-за чего переживать? Муж, когда и был, все равно в этот день приходил «на бровях», а цветы дарил кому угодно, только не ей. Обидно, конечно, она ведь и не гналась за роскошными букетами. Она любила мимозу. Когда-то ей дарил мимозу один человек, но это было давно, до замужества. Она была тогда молода, глупа, многого не понимала. Не понимала, например, того, что гораздо проще, если есть деньги, купить в ларьке дорогущую розу, чем искать по всему городу южную привозную пушистую ветку и отдать за нее последние гроши, которые аккуратно складывались в карман, вместо того чтобы быть проеденными на завтраках в школьном буфете, или быть прокуренными, или пропитыми в компании таких же институтских обалдуев, из числа которых был и ее муж. Тогда все девчонки хотели выйти замуж за богатых и перспективных. Желательно за иностранцев. Если не получится за иностранцев, ну, тогда уж за наших, но обязательно, чтобы жених был высок и красив и похож на поп-звезду. А тот человек, что дарил ей тогда мимозу, был небольшого роста, квадратен, не так уж хорош собой, с прыщами на щеках и происходил из рядовой, ничем не выдающейся семьи.
— Какие у него перспективы? — говорила подружка, смотрясь в зеркальце и закалывая высоко на макушке свои шелковистые белокурые локоны.
— Никаких, — пожимала плечами Лиля.
— Тогда зачем он тебе? — широко раскрывала подружка глаза.
— Ни за чем.
— Зря только время потеряешь! — авторитетно утверждала подружка, перелистывая очередной глянцевый журнал. — Что этот человек может тебе предложить?
И Лиля робким голосом отклоняла очередное предложение «где-нибудь прогуляться» под предлогом чрезвычайной занятости.
— Что это за кавалер, который зовет девушку таскаться по улицам под дождем и даже в ресторан пригласить ее не может! — рассуждала подружка.
— Ох, доиграетесь, девки, что вообще без мужей останетесь! — предостерегала их Лилина мать.
— Да что вы, Анна Павловна, — разводила руками подружка, — чем за таких замуж выходить и плодить нищету, лучше вообще ни за кого не выходить!
Но Лиля все-таки вышла замуж. После того как узнала, что подружка нашла-таки себе приличного кавалера. Жениться он на ней, правда, до сих пор не женился, но в его новой, хорошо отделанной квартире подружка устроилась прочно. А Лиля пожила со своим высоким и красивым мужем около года, да и разошлась с ним после рождения ребенка.
— Хоть он и был высок и красив, а все равно — козел, — объяснила она родителям. — Бабник и пьяница.
В квартире было уже темно, пусто, прохладно. Лиля не глядя воткнула гвоздики в стеклянную вазочку, подняла с пола игрушки. Не раздеваясь, не зажигая свет, присела на кухне к столу. Послушный машинальному движению ее пальца, вскоре зашумел электрический чайник. Она плеснула в кружку утреннюю заварку, разбавила кипятком, пригубила. Вдруг, повинуясь какому-то внезапному импульсу, она резко встала, отставила чай, замотала голову темным пестрым шарфом, обула старые сапоги, чертыхнулась на периодически разъезжавшуюся молнию и, забыв перчатки, вышла из дома. Подошедший трамвай повез ее на Чистопрудный бульвар. В окне салона мелькали летящие вдоль трамвайных путей фонари, бесстрастный голос объявлял остановки, а в глубине стекла отражались подвыпившие чужие мужчины с букетами цветов, заботливо усаживающие на сиденья вновь входивших в трамвай женщин. Компания молодых веселых дам, похожих на сотрудниц какого-то мелкого учреждения, видимо, встречавших наступление праздника в своей сугубо женской компании, смеялась до икоты. Лиля села в середине салона на одиночное сиденье и невидящими глазами уставилась в темноту, не замечая своего отражения. А снаружи, с улицы, был виден на фоне веселой, смеющейся толпы бледный овал ее грустного лица в рамке темных блестящих волос, гладко зачесанных под сине-зеленым шарфом, намотанным поверх головы и воротника ее узкого черного пальто.
— У-у-у! Какие мы го-ло-одные! Какие мы а-а-алч-ные! — щебетала любимая, одной рукой держа на весу поднос с закусками, а другой обнимая Вадима за шею.
— Да, да! — сказал он, почему-то вовсе не чувствуя аппетита. «Наверное, потому, что поел вместе со всеми в офисе», — подумал он. Конечно, подчиненным тоже нужно давать расслабиться, ну как по случаю праздника было не поздравить женщин! Пришлось отступить от диеты и демократично выпить со всеми и закусить. А дальше он сказал какую-то странную вещь, которая минутой раньше вовсе не приходила ему в голову.
— Знаешь, подожди полчаса! — сказал он любимой. — Меня беспокоит машина! Что-то с ней не в порядке, надо проверить!
Любимая было надула губки, но, зная, что новая машина для каждого мужчины святое, перечить не стала. А он и не думая обращать внимание на ее реакцию, быстро скинул деловой костюм, влез в старые джинсы, потрепанный свитер, накинул поверх куртку и вышел из дома.
«А хорошо, что я все-таки на ней не женился!» — подумал он и завел двигатель. Естественно, в новой машине все работало, как хорошие часы, и он на половинных оборотах, бесшумно, выехал со двора. На Кольце же он разогнался настолько, насколько позволяла разрешенная скорость. Достаточно быстро перед ним появилась темная гладь пруда, поблескивающего через ажурную решетку бульвара. Он обогнул бронзового Грибоедова и трамвайную остановку и припарковался у темного переулка, в котором, он помнил это ясно, пряталась сломанная колокольня временщика Александра Даниловича Меншикова. Ему рассказывала об этом та, которой он дарил когда-то мимозу. Рядом со сраженной молнией колокольней стояла относительно новая церковь. Подумаешь, ей от силы было каких-нибудь сто пятьдесят лет.
— Хочешь, обвенчаемся здесь? — однажды сказал он, когда они стояли в этом переулке и, задрав головы, наблюдали, как мечутся ласточки в вечернем воздухе над колокольней.
— Будет гроза, — сказала она. — А в Бога я не верю! — На самом деле ее тогда смутило, что в туфлях на каблуках она будет на голову выше своего жениха. Подружка умерла бы со смеху!
Он припарковался, но из машины не выходил. В церкви закончилась служба, и люди, в большинстве своем женщины, выходили и оборачивались, крестясь на икону. Поверженный природой столп Александра Даниловича никого не интересовал, ясно показывая, что именно так проходит людская слава. «А она обожала исторические памятники, — подумал он. — Интересно, показывала ли она это место мужу? Дурак я, что приехал сюда», — решил он и проверил, включился ли автоматически ближний свет. Уже стало темно. Сзади зазвонил, загромыхал по рельсам трамвай, тронувшийся от остановки. Машинально он обернулся, мельком взглянул на освещенную громаду, проплывавшую мимо него. И вдруг в окне второго вагона на фоне чьих-то качающихся фигур увидел ее лицо. Он заморгал, пытаясь прогнать видение.
