– Мы усё успявам. Нам инача няльзя. Яванач ня любят ждать. – Всё приготовив, Фёдор сел за стол.
– Сам бог вялел, апасля баньки прянять, – взяв в руку бутылку, сказал он.
– Табе Мяхалач, как, да краёв?
– Плесни грамм пятьдесят, мне хватит.
– Так ить, я тож шибка ня насядаю на яё, ня к чаму ета, да и вредян арганизму пярабор у етям деля. Так, с устатку яной раз, да штаба ня захварать, када азябняшь.
– И правильно делаешь. Давай, Фёдор, будь здоров. – Беркутов одним движением вылил содержимое стакана себе в рот и одним глотком отправил дальше. Но ему показалось, что вместо самогонки он проглотил огненный шар, который, обжигая пищевод, стал медленно опускаться вниз и остановился в области солнечного сплетения. Фёдор пить не спешил, а прищурившись, наблюдал за реакцией Беркутова.
– Нака, выпяй, – протянул он стакан с клюквенным морсом гостю. Беркутов схватил стакан и судорожно сделал несколько глотков. На глазах у него выступили слёзы. Через некоторое время спазм, перехвативший горло, стал отпускать. Он подцепил вилкой из миски кусочек солёного груздя и отправил в рот. Затем, поделив вилкой на кусочки, большую отварную картофелину, то-торопливо, съел её. И только после этого почувствовал, что к нему вновь вернулась способность говорить.
– Фёдор, сколько же градусов ваш самогон?
– Так ить, хта жа яга знат, сколь градасав етях.
– Вы, что крепость не замеряете, когда гоните?
– Как ня замярям, абязатяльна замярям. Стяпан пляснёт чуток на стол и спичку зажигат. Гарит синям пламяням, значат гатов прадукт. Так и правярям крепасть. А ты, как думал? Мы тожа ня лыкам шита. Чага ваду-та пачом зря хлябать.
– А ты лыко в нём, случайно, не пробовал растворять?
– Иша ня давялось спытать ня разу.
– Понятно всё с вами, аборигенами.
– Яванач тожа бават нас со Стяпанам барягенамя абзават, када ня у духя и ругатса. Тока славца крепянькага дабавлят.
– Это какого же?
– Матярнага.
– В таком случае, прости. Я же не знал об этом.
– Так ить, мы ня абяжамся. Яванач такта мужик добрай и справядливасть уважат.
– Судя по произношению, ты, вроде как, не коренной житель этих мест?
– Правяльна, ня местнай. Ёся Сталян иша да вайны маих деда и бабку, ане тада мальцамя быля, паслал на ляченяе у етя мяста. Ён тада целамя хутарамя атпралял людишак у етат край. Ане чудам жавымя асталясь. Тута карня и пустиля.
– Понятно.
– Ушицу-та пробай, пака ня стыла, ня атвлякайся, иша успешь, нагаварисься.
С заимки Беркутов вернулся через день, днём и из аэропорта поехал в офис.
– Добрый день, Владимир Михайлович. Как слетали? А загорели-то как! – Встретил его помощник, Александр Зайцев.
– Добрый. А ты, что думаешь, в тайге солнце не светит? Светит и ещё как. Я вижу ты собрался уходить?
– Хочу пообедать съездить.
– Заедь в отдел и договорись с криминалистом, чтобы он проверил по базе вот эти отпечатки пальцев. – Беркутов достал из сумки папку и отдал помощнику.
– Только предупреди, чтобы он поаккуратнее с ними обращался, потому что снял я их дедовским методом.
– Хорошо, заеду.
– Меня до дома подбрось.
Утром, на следующий день Беркутов спросил у помощника.
– Ну и чем, нас порадовал криминалист?
– Отпечатки под номером один принадлежат Алексею Пруткову, двое других в базе данных не числятся.
– Как его отпечатки попали в картотеку?
– Несколько лет тому назад он привлекался органами. Точнее привлекались трое: он, Жуков и Савченко. Все трое, в то время, учились в одном колледже. Только Прутков учился на первом курсе, а те двое на третьем. Они находились в хорошем подпитии. Напугали продавца муляжом пистолета, взяли несколько бутылок водки и несколько шоколадок. Прутков стоял на шухере. Жукова и Савченко посадили. Прутков отделался условным сроком. За него заступился его дядя. Савченко в колонии был убит. Жуков вышел из колонии по УДО, в данный момент проживает в городе. По оперативной информации, торгует наркотой, среди уголовников в авторитете, носит кличку Бегемот, которую получил ещё до колонии.
– Ты, когда про всё успел узнать?
– Повезло, я в отделе встретил приятеля. Несколько лет тому назад он этим делом, как раз и занимался.
– Выясни в городе сейчас Алексей Прутков или нет?
– Хорошо. – Через несколько минут Зайцев доложил шефу. – В данный момент Алексея Пруткова в городе нет. Он в командировке, в Москве.
– Когда вернётся, не узнал?
– Секретарь сказала, что точно неизвестно, но, возможно, что через два дня будет на месте.
– Это его отпечатки пальцев я обнаружил на гладкой полихлорвиниловой поверхности папки, на сейфе, точнее, на железном шкафу и в комнате, в которой он жил на заимке.
– Кому принадлежат остальные отпечатки?
– Отпечатки под номером два принадлежат егерю. Я их снял у него, но не обнаружил, ни на папке, ни на шкафу. Отпечатки под номером три, были мною обнаружены и сняты со шкафа и с папки и, скорее всего, принадлежат хозяину заимки, то есть Пруткову Антону Ивановичу. Других отпечатков пальцев, ни на шкафу, ни на папке нет.
– Значит, попался воришка.
– Не спеши.
– Почему?
– Хотя бы потому, что ещё не получены ответы на некоторые вопросы и, кроме отпечатков пальцев на папке и на шкафу у нас нет других доказательств. Как они там оказались, нам не известно. Почему он, не опасаясь, оставил их на папке и на шкафу? Вполне возможно, что в его действиях не было преступного умысла.
– После разговора с ним, многое выяснится.
– Надеюсь. Кстати, егерь сказал мне, что Прутков старший стал реже бывать на заимке. Любит прилетать осенью один, без компании, побродить в лесу с ружьём, с собакой.
– Правильно, ему тоже отдых требуется, после его-то напряжённых будней.
Глава 4
Первые два месяца лета две тысячи первого года в Еловске выдались солнечными и жаркими, а прогноз синоптиков на август тоже обещал порадовать северян теплом. Такое на Крайнем Севере происходит редко, но иногда случается. Днём, в понедельник, шестого августа мэр получил известие об убийстве племянника, Алексея Пруткова, от начальника управления внутренних дел полковника Мурзина. Не каждый день в Еловске погибал от руки неизвестного близкий родственник чиновника, такого высокого ранга, как мэр. Поэтому Мурзин счёл своим долгом, лично сообщить ему об этом.
Антон Иванович, как и подобает в таких случаях добропорядочному чиновнику и человеку, кто бы в этом сомневался, но только не он, в текучке дел не забыл одеть маску, убитого горем близкого родственника. И так увлёкся ролью, что в первый день траура забыл её снять вечером, дома. Супруга, укладываясь спать, сказала ему об этом.
