– Я понимаю Вас, обер-ефрейтор Вернер Баумгартнер, – Фёдор поднял глаза на солдата, теперь поднявшегося со стула и неподвижно застывшего перед ним, словно перед оглашением обвинительного приговора. – Вот скажите мне, почему у Вас на плече болтается этот шнурок с фигурками дубовых желудей? Ведь это знак отличия за меткую стрельбу. Не так ли? Как я вижу, на Вас не парадная, а обычная полевая форма, на которой не подобает носить этот аксельбант. Выходит, Вы гордитесь этим, и кто-то даже одобрил это отступление от уставных норм. За что и почему? Не потому ли, что Вы большой любитель пострелять, так сказать, по живым мишеням? Может быть, я не прав?
Обер-ефрейтор почувствовал внезапную слабость в ногах, отчего наклонился и вцепился пальцами в край стола, чтобы не упасть. Голова его опустилась ниже плеч. Ответа старший лейтенант так и не дождался. Доносились только какие-то судорожные всхлипы и лишь невнятно прозвучало одно слово – “Mutter”. А может быть, Фёдору только послышалось, что немец зовет свою мать?
Всё так же величаво течёт голубой красавец-Дунай. Как всегда, весной зацветёт на его холмистых склонах виноградная лоза, и уже другие мальчишки побегут с удочками по его крутым берегам вываживать из глубоководных ям неповоротливых толстопузых сомов-усачей и быстроходных жерехов. Раскроются бутоны ярких цветов в маленьком саду родного дома, и ласковая, добрая женщина выйдет из его дверей, чтобы срезать несколько веточек пахучей черемухи и поставить их в прозрачную стеклянную вазу у изголовья кровати своего единственного сына. Пройдут годы, но она по-прежнему с великим материнским упрямством будет надеяться и ждать возвращения своего единственного и дорогого Вернера, как тогда, в далеком предвоенном году, когда он ушёл покорять чужие земли и города.
Не донесёт до неё иволга весточку о напрасной гибели её кровиночки в дебрях безымянного русского леса, потому что не хватит сил для крыльев у малой лесной пичуги, чтобы одолеть две тысячи вёрст и долететь до далёкого альпийского луга, на котором рябиновой шапкой красуется крыша одинокого дома.
Думал ли немецкий парень Вернер Баумгартнер, что придёт срок и приговор своей короткой жизни он прочтёт в хмурых глазах незнакомого русского солдата.
Старший лейтенант перевел глаза с военнопленного на дверь и позвал, также поднявшись из-за стола:
– Гордеич.
Ординарец мгновенно появился в проёме. Тронул обер-ефрейтора за плечо и, придерживая за руку, вывел его из сторожки. Для того чтобы отойти от утомительной процедуры допроса немецких военнопленных, Фёдор вышел вслед за своим адъютантом и долго неподвижно стоял, подняв голову к небу, наслаждаясь свежим весенним воздухом. Когда ординарец вернулся, старший лейтенант молча протянул ему самокрутку и закурил сам. Говорить ни о чём не хотелось, итак всё было ясно.
– Гордеич, – наконец произнёс Фёдор, – я что-то выстрелов не слышал.
– А зачем пулю тратить, – нехотя, чуть растягивая слова, откликнулся ординарец. – Патронов у нас мало.
– И как же ты обходишься?
– Да как обычно. Вот этим, – Гордеич вытащил из кожаных прошитых затейливым узором ножен охотничий нож с прочной березовой рукоятью.
– А они что же? Их же несколько человек. Неужто не разбегаются? – удивился старлей, рассматривая чуть конопатое от многочисленных оспенных отметин лицо своего боевого друга.
– Да нет, народ дисциплинированный. Я их выстраиваю рядком по краю оврага, а потом одного за другим спускаю вниз, – лицо бывалого охотника скрылось за клубком выпущенного табачного дыма.
– И что, они так и стоят?
– Да, так и стоят, – голос Гордеича был спокоен и естественен, как будто он говорил о самых обыденных вещах. Так не раз бывало и в глухой сибирской тайге, когда охотникам удавалось завалить матёрого кабана или изюбря, то всегда вначале надо было постоять у ещё теплой туши дикого зверя, покурить и неспешно поговорить о своем охотничьем везении.
– Ну ты всё же как-то давай поаккуратней, – слегка нахмурился Фёдор.
– А ведь ординарец твой прав, – совершенно неожиданно послышался со стороны деревьев до боли знакомый голос. Из-за большого, в полтора обхвата ствола берёзы вышел Александр Корж. Скорее всего комбат какое-то время стоял там, прислушиваясь к разговору своих подчинённых. Настроение всех в батальоне надо знать. Таковы уж обязанности любого командира. – У нас не только патронов не хватает, но и много чего другого. Давай отойдем в сторону, есть разговор. – Командир батальона нагнулся и подтянул голенище сапога. Вновь выпрямился, оправляя руками гимнастёрку под ремнём.
«Не иначе, готовится сказать что-то чрезвычайное, – промелькнуло в голове старшего лейтенанта. – Интересно, какой сюрприз комбат приготовил на сей раз?»
– Поступила очередная радиограмма, Фёдор, – наконец начал говорить Корж. – Центр рвёт и мечет. Уже на исходе вторая неделя, а ни мы, ни другие отряды не могут добыть информацию о планах немцев, которые стягивают в один кулак три танковые дивизии. Наш с тобой начальник, а ты не хуже меня знаешь характер Судоплатова, так он прямо обвиняет нас в том, что мы не умеем вести разведывательную работу, погрязли в благодушии и бездействии, и ещё ряд подобных замечаний. Как будто все наши прошлые успехи в зачёт не идут. Если хочешь, можешь подойти к радистам и прочитать эту шифровку Центра. Как я понимаю, допрос последней группы немцев результатов также не дал?
– К сожалению, нет, Александр Васильевич, – хмуро откликнулся Бекетов и с досады пальцами переломил сухой березовый прутик, который держал в руке. – Не тот немец пошёл. Ни одного штабного, ни одного танкиста. За две недели допрошено двадцать человек. Правда, есть полезные сведения, но вот главных, чёрт их возьми, нет. Голову ломаю, что ещё можно сделать. Остаётся, пожалуй, только одно. В десяти километрах от нас находится населённый пункт Зворыкино. Там стоит батальон связи десятого армейского корпуса немцев. Нужен ночной налёт. Может, там удастся раздобыть документы или взять нужных «языков», которые в курсе замыслов немецкого командования. Всё-таки связисты. Вполне могут знать то, что нам нужно.
– Нет, Фёдор, – командир батальона с явным раздражением, резко, словно отгоняя назойливую муху, отмахнулся правой рукой, а затем, повернувшись к своему заместителю спиной, добавил: – Сейчас это уже невозможно. В отряде лишь половина боеспособных людей от прежнего состава. Силы явно на исходе. Пополнения ждать не приходится. Бойцов лишь зазря положим, а толка не будет. Два месяца назад я сам бы первым поддержал тебя в этом вопросе, но только не сегодня. Есть другое предложение.
Комбат подошел к Бекетову и немигающими глазами стал пристально всматриваться в лицо своего подчинённого, как будто хотел прочитать что-то важное для себя в его глазах. Затем усмехнулся, взгляд его потеплел. Достав из кармана красивую пачку папирос «Герцеговина Флор», он протянул её Фёдору.
– Откуда это сокровище? – воскликнул поражённый увиденным старший лейтенант.
– Считай, что из НЗ, – майор ногтем распечатал лакированную продолговатую коробочку, раскрыл серебристые листки внутренней упаковки, под которой в идеальном порядке вытянулись длинные и стройные, как стволы артиллерийских орудий, папиросы. – Закуривай. Чего медлишь? Видимо, тебе в очередной раз придётся отправиться в гости к немцам, Фёдор. Что скажешь?
