Спорным является утверждение, отрицающее наличие ловушек в гробницах фараонов и богов. Просто случилось так, что в тех гробницах, где расхитители уже побывали, можно было обнаружить следы отработавших механизмов, значит, кто-то уже попадался в хитроумные ловушки, а там, где еще не бывали расхитители, там никогда не ступит нога ученого, так хорошо сокрыта гробница.
В нетронутой гробнице можно увидеть все разнообразие смертельных ловушек, различных проходов и тайных коридоров, ведущих в никуда. Это была бы настоящая находка и отличная демонстрация изобретательности египетских зодчих.
Именно такой была гробница Гора – нетронутой и опасной, скрывающей множество смертельных ловушек и темных коридоров.
Оказавшись в пустом помещении, Осирис осмотрелся. Он искал знак. Искал подсказку, которая поможет ему беспрепятственно пройти в следующую камеру. Все стены были исписаны древними рисунками, изображающими битву Сета и Осириса.
– Что это? – презрительно скривился Осирис, заметив на одном рисунке изображение того, как Сет рубит его на мелкие части. – Эти люди – они странные создания. Как могли они поверить в то, что в честной борьбе Сет мог одержать победу? Либо они не понимают, во что верят, либо совсем от своей никчемности с ума сошли.
Осирис засмеялся так громко, что стены и свод гробницы задрожали, а сверху посыпался известняк. Менкаура трусливо оглянулся и пробубнил:
– Лучше бы я остался ждать вас снаружи.
– Не скули, – хлопнул брата по плечу Хафра.
Манкаура хмыкнул от крепкого удара и потер плечо.
Вдруг стены снова задрожали и зашевелились, но уже не от смеха Осириса. Блеклые краски, оживая, поплыли, становясь ярче. И вот уже проявился рисунок, некогда нанесенный на стены. Это были фигуры странных существ, запеленанных в белые простыни. Их было по две на каждой противоположной друг от друга стене.
Справа фигуры с головами павиана и сокола, слева человека и шакала. Фигуры зашевелились и легким облаком выплыли из стен, материализуясь рядом с Осирисом.
– Вот это я называю – царский прием, – язвительно проговорил Осирис, вскидывая меч. – Кто вы кто такие?
– Мы хранители великого Гора, его сыновья, – ответил тот, что был с человеческим лицом.
Все четверо окружили Осириса, даже не обращая внимания на напряжение, возникшее на грозных лицах фараонов.
Замкнув своего врага в плотное кольцо, странные существа скинули белые простыни и остались только в набедренных повязках. Они сложили руки по бокам, а ноги поставили на ширине плеч.
– Это что еще за уродцы? – напряженно двинувшись вперед, спросил Хафра, ожидая приказа атаковать.
– Нет, – остановил сына Осирис. – Это моя битва.
Осирис оглядел окружившие его фигуры и презрительно бросил:
– Это обычные глиняные канопы, в которых, как я предполагаю, хранятся мои внутренности. И если вы причините вред хоть одной из них, я не смогу заполучить их обратно.
Фараоны отступили, и Осирис, поворачиваясь по кругу и указывая мечом на каждого из сыновей Хора, начал перечислять их по именам.
– Хапи, – назвал он, указывал на бабуина. – Мои легкие, если я не ошибаюсь.
Бабуин нахмурился, и где-то в груди у него послышалось странное хрипение.
Осирис перевел взгляд на канопу с человеческим лицом.
– Имсети – моя печень.
Но и этот бог никак не отреагировал на слова Осириса, продолжая стоять в той же стойке.
Осирис перевел взгляд на канопу с головой сокола.
– Кебексенуф, самый зоркий и внимательный из четверки выродков Хора.
Услышав свое имя и увидев совсем рядом острый клинок меча, сокол вскинулся и пронзительно закричал.
– Мои внутренности, – уточнил Осирис, – вероятно, самые ценные, раз ты так нервничаешь.
Сокол затих, но продолжал сверлить немигающим взглядом самоуверенного Осириса.
– А ты, – практически ткнув мечом в лицо последнему из четверки, тому, что был с лицом шакала, – ты хранишь мой желудок.
Шакал никак не отреагировал, а лишь сверкнул желтыми глазами, призывая братьев к бою.
– О, да бросьте, я же пошутил. Не собираюсь я биться с вами. Вы можете вернуть мне всё сами. Нет? – воскликнул Осирис, и канопы заходили по кругу, окружая врага еще более плотным кольцом. – Ну что с вами поделаешь… Сами напросились.
Осирис не договорил, в этот момент Кебексенуф взмахнул рукой, и когти его, острые, словно лезвия, коснулись зеленой кожи Осириса, оставляя глубокий след.
Осирис опустил взгляд на рану, из которой тонкой струйкой побежала беловатая жидкость, и ноздри его заходили от гнева. Бог загробного мира тяжело и часто задышал, выпуская из носа пар.
– Ты посмел поднять руку не на того соперника, – грозно воскликнул Осирис.
Эти глиняные горшки разозлили его. Он занес над головой меч и со всей силы обрушил его на голову сокола. Раздался хруст, и в тот же миг из безжизненного тела, рассыпающегося на глиняные осколки, вырвался клуб синеватого пара. Он поднялся на уровне лица Осириса, на одно лишь мгновение зависнув в воздухе. Осирис глубоко вдохнул, втягивая пар в легкие, и когда синее облачко исчезло в его ноздрях, он выпрямился, выдыхая, чувствуя, как тело его обретает силу.
– Один, – с сарказмом произнес Осирис, готовясь к новой атаке.
Фараоны стояли у дальней стены и внимательно следили за боем отца с канопами. Кто бы мог подумать, что обычные сосуды для хранения внутренностей могут быль столь опасными?
Настал черед Хапи. Бабуин издал пронзительный крик, режущий своей остротой по ушам, и бросился на Осириса. Словно из ниоткуда в его руках сверкнула металлическая плеть, но и это божество не успело нанести Осирису видимых повреждений. Осирис выкинул руку вперед и поймал на меч острую струну плети. Притянул к себе хрипящего от ярости бабуина и приложив ладонь к голове Хапи, извлек из него печень. Когда его тело обрело еще одну из сущностей, он отбросил пустую канопу в сторону, где она сразу превратилось в горстку песка. Осирис повернулся к двум оставшимся канопам.
– Два.
Оставшиеся канопы переглянулись и грозно заревели.
– Ну что, дети мои, может быть, сами?
Дуамутеф взглянул на брата, а затем бросил взгляд, полный ненависти, на Осириса. Оставшись вдвоем, братья решили нападать вместе. Они встали по обе стороны от Осириса, и в тот же момент в их руках блеснуло оружие. У Имсети – стальной бумеранг, отполированный с изящным совершенством и украшенный различными знаками, символизирующими его истинную сущность. У Дуамутеф – два кинжала, по одному в каждой руке, сделанные из той же стали и украшенные теми же рисунками.
Осирис встал так, чтобы одновременно можно было следить за обоими нападающими и при любой возможности отразить атаку и напасть самому. Издавая жуткий хруст, он размял шею, перекинул в руке меч и, прокрутив им в воздухе несколько кругов, присел на ногах, слегка согнув колени.
