Через три-четыре тренировочных стакана Бет пила текилу, как заправский мексиканский контрабандист.
– Ну, ты даешь, Бет! Молодец! – Элеонор одобрительно глядела на свою ученицу.
– Похожа я на Дженифер Лопес? – спросила Бет, образ Дженифер ассоциировался у нее с настоящей женщиной латинос, как образ Бандераса – с настоящим мачо.
– Вылитая! Не отличить, только у тебя задница аккуратнее, – ответила ей Элеонор заплетающимся языком, и обе они расхохотались.
Они выпили еще по рюмочке для закрепления урока.
Бет посмотрела на подругу и прищурила один глаз.
– Эл, а тебе не кажется, что мы пьян-н-ные?
– Нет, не кажется, я это знаю. Мы действительно с тобой здорово нарезались.
– Вот, черт! Что скажет Стив?
– А что скажет Стив? Он будет рад за тебя, что ты прекрасно провела время.
– Слушай, Эл, пошли отсюда, пока мы еще можем идти. Кажется, я так не напивалась с выпускного вечера в колледже.
– Да, Бет, ты, наверное, права, нам действительно пора.
Женщины вышли из кафе и после продолжительных прощаний направились нетвердой походкой каждая к своему коттеджу.
Элеонор бодро вошла в гостиную, бросила пляжные принадлежности куда-то в угол и, на ходу роняя с себя одежду, направилась в душ.
Она мылась, напевая что-то себе под нос, настроение было прекрасным, и вообще была полна сил, как ей казалось, и могла свернуть горы.
Выйдя из ванной и накинув халат, Элеонор почувствовала голод, пошла к холодильнику и достала оттуда большой кусок вареной телятины. Увидев на одной из полок бутылку виски, поморщилась и уже было хотела закрыть холодильник, но махнула рукой и засунула бутылку под мышку.
«Гулять так гулять», – подумала она, решив устроить себе сегодня прощальный вечер.
Порезав нетвердой рукой телятину на неаккуратные куски, аккуратные у нее почему-то не получались, она уселась прямо на пол перед телевизором, погасив верхний свет.
Закуска, разложенная на полу, полутемная комната, запах виски вдруг напомнили ей, как они вот так же сидели с Алексом в обнимку на полу бедной квартиры, арендованной им там, в Басре, и еще не вполне веря один другому, уже любили друг друга. Как же им было тогда хорошо! Наверное, тогда между ними и возникло это чувство или тогда они просто осознали это, а возникло оно раньше, как только они встретились.
«Нет, сначала он мне не понравился. Показался каким-то самодовольным, заносчивым, да еще эти его дурацкие шутки. Хотел зашить мне рану на животе простыми нитками через край! Придурок!»
Элеонор вспоминала те дни и улыбалась.
«А потом оказался таким нежным, заботливым, приготовил мне стакан сока, запомнил, что я не люблю холодный. А потом исчез, придурок! Оставил только эту идиотскую записку – „Уехал спасать Мир“. Надо же, придурок! Я люблю тебя, придурок, придурок, придурок! Где ты Алекс?!»
– Ну, хватит! Сама ты придурок! – уже вслух оборвала свои мысли Элеонор. – В первый же вечер ноги раздвинула! Кто придурок – еще большой вопрос.
Она плеснула себе в стакан виски, выпила, пожевала мясо, аппетит вдруг куда-то улетучился.
Элеонор забралась на кровать и, взяв пульт, нашла канал новостей, пытаясь избавиться от нахлынувших воспоминаний.
Новости действительно были кошмарные, Бет права.
Цены на нефть продолжали расти бешеными темпами.
«Да, дядя Джордж, зря ты угробил столько жизней и сам погиб ради того, чтобы удержать их хотя бы на уровне пятьдесят долларов за баррель, без твоих стараний они уже достигли семидесяти», – думала Элеонор.
На южные штаты надвигался очередной ураган, по прогнозам национальной метеослужбы, пострадать должны были Флорида, Луизиана и часть Техаса. Калифорния на этот раз оставалась вроде бы в стороне, но Элеонор не поверила в этот прогноз.
Если в стране случались ураганы, наводнения, землетрясения, то Калифорнию эти несчастья никогда стороной не обходили, этот штат притягивал стихийные бедствия, как магнитом.
Дикторша советовала жителям подготовиться, но не поддаваться панике и не покидать своих жилищ.
Затем последовал репортаж о вспышке неизвестной болезни на востоке России, на Чукотке и Дальнем Востоке. Мелькали явно любительские кадры переполненных больниц, больные лежали даже в коридорах и выглядели страшно, как в фильме ужасов.
Глаза Элеонор слипались, и она, не досмотрев репортаж, уснула тяжелым сном, не выключив телевизор.
Ей снилось, как они с Алексом, держась за руки, идут по какой-то зеленой поляне, густая трава доходит им почти до пояса. Он, улыбаясь, что-то ей говорит, она смеется. Ярко светит солнце, на горизонте виднеется лес, где-то справа река, она не видит ее, просто знает, что она там.
Они идут, и перед ними расстилается мир, полный покоя и счастья, они одни в этом благословенном мире, и так будет всегда.
Но вдруг откуда-то возникает голос – грубый, жесткий, и он говорит на каком-то незнакомом ей языке, но она все понимает, каждое слово. Он говорит ей, что все это неправда, что это только сон и сейчас она увидит настоящую правду. Она пугается этого голоса, поворачивается к Алексу, ища защиты, но улыбающийся Алекс начинает быстро удаляться. Она бросается за ним, но ноги не слушаются, путаются в траве, и она не может сдвинуться с места, хочет закричать, но нет голоса.
Солнце гаснет, трава, лес, река исчезают, вместо них – каменистая пустыня, тропа, уходящая куда-то в горы. Алекс там.
Она карабкается по тропе, острые камни раздирают на руках кожу в кровь, одежда на ней висит лохмотьями, потом вовсе исчезает. Темно и холодно. Элеонор одна – голая, беззащитная, замерзающая посреди враждебных гор. Она испытывает дикий ужас, глазами ищет Алекса, двигаться уже не может.
Сверху тропы идут два вооруженных араба и что-то тащат за собой по земле. Это Алекс! Он весь в крови, но еще жив, из глаз у него течет кровь, он смотрит на нее и протягивает руку, моля о помощи. Она собирается с силами и бросается на арабов, движения ее медленны и неловки, она кричит от бессилия и страха за Алекса, но вместо крика из горла вырывается только протяжный стон. Наконец она бьет одного из арабов, но вместо удара получается тычок. Арабы исчезают, а Алекс летит в невесть откуда взявшуюся пропасть, рука протянута к ней, он ждет, что она его спасет.
Элеонор проснулась в холодном поту, ее бил озноб, в горле пересохло, сердце колотилось.
– О, господи, – прошептала она и, встав с постели, пошла к крану.
С жадностью выпив стакан воды, она почувствовала, что голова раскалывается от боли. Приняв две таблетки аспирина, Элеонор вернулась в постель, укуталась в одеяло, стараясь унять дрожь. Перед глазами у нее стоял фрагмент сна: мольба в кровавых глазах Алекса и протянутая к ней рука.
