– Все может быть, – уклончиво ответил Эмиль. – Во всяком случае, поостерегись. Знаешь, приставлю-ка я к тебе Лешку.
– Не стоит, – хмуро возразила она. – Попрошу Савелия сопровождать меня.
– Тоже неплохо. Лешка нужен в другом месте. Есть еще девушка, зовут ее Алена, она написала заявление в милицию, что ее кто-то преследует по вечерам. А однажды он напал на нее в подъезде. Мы нигде не можем ее застать. Дома она не ночует, а в техникуме, где учится, тоже не нашли. Это огромный сарай с мастерскими и классами, несколько корпусов. Если бы хоть в лицо ее знать! Просили фотографию дома – нет, она давно не фотографировалась.
– Вы уверены, что на нее напал тот самый маньяк?
– Надо сначала поговорить с ней. А что с уборщицей?
– В больницу отвезут, у нее на фоне стресса отнялась речь.
– Это уже хуже. Нам надо и с бабулей побеседовать. Говоришь, в больнице она будет? Там много знакомых осталось. Надеюсь, меня пропустят к ней. Приехали…
* * *
А случилось в доме вот что: Ростислав решил покончить жизнь самоубийством! Антонина Афанасьевна лично вынула его из петли, подняв крик на весь дом. Она и оказывала сыну первую помощь. Затем они делали это вместе с Оленькой, которая предложила было вызвать скорую помощь, но в ответ хозяйка рявкнула, что не доверит сына местным врачам.
Святослав Миронович проявил поразительную для отца черствость – стоял, как памятник, рядом с выражением полного безразличия к событию. Когда сынок пришел в себя, он жестоко бросил ему:
– Ты последняя сволочь, Ростик.
– Не смей! – истерично закричала на него Антонина Афанасьевна и кинулась к сыну: – Не слушай его, сынок, он сам не знает, что говорит.
Сынок подарил папе взгляд людоеда и попросил всех убраться, кроме матери. Святослав Миронович ушел, хлопнув дверью, на ходу бормоча:
– Подгадал, подлец, когда в петлю залезть. Утречком, когда мама должна зайти. Артист дерьмовый…
– Вы не должны так говорить о своем сыне, – бросила ему упрек Оленька, спускаясь по лестнице позади негодующего отца.
Тот словно пулю получил в спину: замер, потом обернулся, и Оленька вынуждена была попятиться – так выразительно на нее смотрел Святослав Миронович. Взгляд его никак не соответствовал их местоположению: несмотря на то, что Оленька находилась на несколько ступеней выше его на лестнице, он смотрел на нее свысока и… с любопытством. Она почувствовала себя тлей под его взглядом, маленьким червячком, которого этот человек брезгует даже раздавить. Пауза длилась недолго, Святослав Миронович процедил сквозь зубы:
– Катись к дедушке и замри там.
Возмущению Оленьки не было предела. Да с какой стати он разговаривает с ней таким тоном?! Что она ему сделала, в чем причина? Кстати, интересно: кто пытался ночью войти к ней в комнату? Уж не этот ли надменный циник? Значит, ей следует на ночь оставлять дверь открытой и тогда он будет мил и любезен?
Но Оленька не подала виду, что ее глубоко оскорбляет такое отношение и поведение мужа хозяйки. Приподняв подбородок, она спустилась на несколько ступенек. Подойдя к Святославу Мироновичу вплотную, нос к носу – а дорогу он не уступал, – она тоже процедила сквозь зубы:
– Дайте пройти.
И он сделал одолжение – отступил. Оленьке хотелось кубарем скатиться вниз, однако она сошла со степенным спокойствием, не оглянувшись ни разу, только кожей чувствуя на себе взгляд мужчины. Очутившись в коридоре, а значит, скрывшись с глаз хозяина, она прислонилась спиной к стене и вдохнула воздуха, которого ей так не хватало на лестнице. Оленьку посетила не новая мысль: а не послать ли всех их к черту? Никаких денег не захочешь, работая в этой семейке. До конца месяца осталось несколько дней, вот получит она остаток своих законных денег и уйдет. Пусть живут в своем… дурдоме и разгребают проблемы сами.
Раздался телефонный звонок, это была Марина.
– Оль, выйди на минуточку, а?
– Хорошо, – сказала Оленька, набросила пальто и вышла на улицу.
Марина ждала у ворот, накинув на голову вязаную шаль. Едва Оленька приблизилась к ней, заговорила взволнованно:
– Оль, ты не можешь определить… ну… беременность?
– Помилуй, – устало обронила она, – я же не гинеколог. А у кого беременность?
– У меня задержка… – потупилась Марина.
– И давно? – дежурно спросила Оленька.
– Две недели… Оль, что делать-то, а? Хозяйка догадается… что будет…
– Постой, – постепенно доходило до Оленьки, – ты с кем беременность подцепила? С Борисом Евгеньевичем? Ну, ты и… Зачем влезла к нему в постель?
– Дура я, дура, дура… – казнила себя Марина. – Влюбилась я. Сильно влюбилась. Я его так люблю, так люблю… ему невозможно отказать. И он меня любит… так любит… Оля, мне бы хоть узнать, а? Может, там и нет ничего?
– Как же, нет! – фыркнула презрительно Оленька. Но это естественно – ей неприятны женщины, забирающиеся в чужие постели. – Сходи в консультацию или купи в аптеке тест на беременность. Извини, меня дед ждет.
– Олюшка, вовек не забуду, только найди мне доктора…
Оленька махнула рукой, мол, отстань, и помчалась к своему подопечному – за всеми этими событиями она забыла накормить старика. А тот встретил ее в полной боевой готовности – ходил по комнате, поджав губы, сведя брови к переносице и скрестив на груди руки. Встретил Оленьку грозно:
– Голодом вздумали меня морить, любезная? Вместо того чтобы кормить меня, она болтает у ворот с соседской дурой…
– Извините, Афанасий Петрович! Там вашему внуку было плохо, – оправдывалась она, ставя на стол поднос с наскоро приготовленной едой.
– А что такое? – спросил старик равнодушно.
– Он чуть не умер.
– Чуть не умер? – ухмыльнулся старик, повязывая салфетку вокруг шеи. – Милая, слово «чуть» здесь не подходит. Невозможно чуть умереть или не умереть чуть. Смерть – это всегда смерть. Ее не бывает ни много, ни мало, ее не может быть… сколько-нибудь. Она смерть. И всегда окончательна. А что там у нас на завтрак?
С азартным восторгом Афанасий Петрович схватил кусок холодной курицы и белый хлеб с маслом. Уплетая еду с наслаждением, он не уставал рассуждать о смерти, словно говорил о правилах игры в баскетбол:
– Смерть принимается целиком. Сам ли ты ее нашел или кто-то подсунул тебе ее, от старости ли, но она всегда мгновенна.
– А как же тогда продолжительная болезнь, в результате которой человек умирает? – Оленьку старик с каждым днем занимал все больше. И дело было не в том, что ей больше не с кем беседовать, а в том, что от него она черпала то, чего не знала и даже не подозревала, что это имеет место быть.
Афанасий Петрович, тщательно запивая еду соком, поднял на нее выцветшие глаза и теперь очень серьезно, будто преподавал важный урок, поделился своим мнением. Однако при всем при том не перестал с аппетитом есть.