– Тебе ничего об этом не говорили? Впрочем, узнаю тетку. Она скрытная. А ты, как я понял, деликатная и не спрашивала ее. Ну что ж, отвечу. Из-за наследства. Да, банальная причина привела к разрыву родственных связей. Хотя это сплошь и рядом случается. Мой отец и Антонина не поделили наследство.
– И много не поделили? – осторожно выпытывала Оленька.
– Очень, – усмехнулся он. Оленьке показалось, что наследства ему не жаль. – Кстати, тебе говорили, кем дед работал? Нет? Это постыдная страница в нашей семье, однако от нее никуда не денешься. В молодости он служил… как бы сказать помягче… палачом. Да, да, он работал натуральным палачом – приводил в исполнение приговоры в тюрьмах. Со временем на этой почве свихнулся. А привел деда на место палача его отец. То есть мой прадед, которого я не застал в живых. Он служил в НКВД еще при Сталине, позже обосновался в тюрьме. Так вот, прадед смог много чего прихватить, когда «раскулачивал» врагов народа. Правда, он был человеком убежденным, свято верил, что поступает верно. Что ж, в основе великих переворотов всегда лежат великие заблуждения. Тем не менее прадед умело воспользовался положением, то есть постарался обогатиться. А сам был скрягой, жил скромно, имея картины, ювелирные изделия немыслимой стоимости и прочие антикварные вещи. Но об этом никто не знал, включая бабушку. Свое добро держал под семью замками, а ходил в одежде, выданной на службе. Тебе интересно?
– Очень, – не соврала Оленька.
– Мой отец говорил, что в конце жизни на него нашло помутнение. Находясь один, он общался с призраками, что-то им доказывал, спорил. Шло время, прадед умер, так и не сказав никому про добычу и где она хранится. Возможно, оберегал семью от последствий дележа, возможно, не хотел, чтобы тень возмездия легла на нас. Умерла и прабабка, потом бабка. Лишь дед Афанасий, оказывается, узнал про семейные сокровища. Перед смертью отца он дал ему клятву, что до времени крайней нужды ни он, ни кто другой не дотронется до богатств. Дед – человек слова, раз пообещал отцу не трогать кровавую добычу, не трогал. А потом его стала накрывать шиза, примерно как и прадеда. Он испугался, что однажды совсем свихнется – ему следовало подлечиться за границей, где в области психиатрии преуспевают, – и доверился дочери. И тут с мировой теткой, добрейшей женщиной произошла метаморфоза. Она осатанела от свалившегося богатства. Отца, то есть деда, лечиться не повезла, оформила опекунство и успешно просадила богатство. Нет, я не прав, она успешно продала почти все, пустила деньги в дело и теперь процветает в образе бизнесмена, тогда как раньше была всего лишь фармацевтом. Но для деда это была катастрофа. Его не отвезли лечиться, а богатство растранжирили. Он рассказал моему отцу о существовании клада и откуда он взялся, потребовал, чтобы тот забрал свою долю. Может, из мести хотел внести раздор в жизнь дочери. И вот тут Антонина сломалась. Вернее, ее сломали деньги. Она отдала брату то, что ей самой было не нужно. Какие-то антикварные книги и несколько вещичек. Это был мизер, но с жалобой в суд не обратишься, так как доказать, что она у деда попросту отобрала состояние, было невозможно. Позже я продал две книги на аукционе в Англии за бешеные деньги и тем самым поправил дела своей семьи. Пожалуй, книги оказались равноценны драгоценным камням. Но мой отец и тетка рассорились и теперь пребывают в статусе заклятых врагов. А дед… Его, безусловно, подкосил род его деятельности, по натуре-то он человек мирный. Расстреливать людей, пусть даже закоренелых преступников, для его психики стало тяжким испытанием. Окончательно его сразила алчностью родная дочь, когда собственные интересы поставила выше интересов остальных членов семьи. Теперь понимаешь, почему он ее ненавидит?
– Понять нетрудно, – сказала Оленька.
– Трудно принять?
– Возможно, – уклончиво ответила она.
– Оля, это жизнь. Правильно-неправильно – ее эти понятия не интересуют, она течет сама по себе. И выплевывает тех, кто ставит ей условия, кто придумывает себе и другим наказания, страшней которых может быть только смерть. Так она выплюнула Ростислава. Тетка полагает, что это несправедливое наказание, и не задумывается над тем, что она сама сделала сына таким. Но это другая история, менее интересная. А отец мой после трех инфарктов скончался. М-да, смерть не исправить ничем. Дед, видя, как деньги, с его точки зрения, сделали свое гнусное дело, впал в депрессию, у него обострилось заболевание. Он посчитал себя виноватым и пытается исправить положение тем, что время от времени устраивает бунты. Но Антонина терпит выходки деда. Надо отдать ей должное – она не сдает отца в богадельню, хотя я бы не удивился, если бы она так поступила.
– А Святослав Миронович? Он как-то участвовал в делах жены?
– Ну-у, – протянул Влас, – теткин муж – черный ящик. Никогда не знаешь, что он думает. Лично я предпочитаю не иметь с ним дел.
– Влас, почему ты мне все это рассказал? Согласись, ваши семейные отношения – не для посторонних ушей.
– Я рассказал, потому что не хочу и не заслуживаю отвечать за все человечество, а точнее, за своих пращуров и родственников. Рассказал, потому что своей вины не вижу. Надеюсь, ты поймешь это и оценишь.
Раздался звонок. Оленька только сейчас вспомнила, что узнать, кто пришел, можно, не выходя из дома, и побежала в прихожую. На мониторе увидела Марину, открыла ей. Стоя возле монитора, Оленька задумалась о попытках Афанасия Петровича выйти на улицу. Вход заблокирован кодом, без него ворота открыть можно только при помощи бомбы. Так Оленька считала раньше. Но сегодня Афанасий Петрович сбежал, значит, либо узнал код, либо она действительно забыла захлопнуть железную дверь, когда поговорила с Мариной. Или старик вышел через гараж, который напрямую соединяется с домом. Ну вот, опять он занял все ее мысли…
Марина вошла в прихожую, естественно, принялась изучать обстановку, сравнивать со своей половиной коттеджа. Машинально она отдала шприцы Оленьке и выдала резюме:
– Не богато.
– Думаешь? – отозвалась Оленька, воровато пряча шприцы в карман халата. – Мне кажется, это современно – не загромождать комнаты, оставить пространство свободным.
– А можно посмотреть дом весь?
Оленька хотела уже отказать ей, но тут распахнулась дверь гостиной и на пороге появился Влас. У Марины широко раскрылись глаза, и она промямлила:
– Здрасьте… Извините, что помешала…
Влас холодно поздоровался и ушел назад в гостиную. Марина зашептала:
– А тебя не уволят за то, что ты водишь сюда мужчин?
– Это родственник хозяев, – успокоила ее Оленька. – Ну, иди, хозяйка действительно не разрешает мне приводить сюда знакомых. Завтра созвонимся.
Оленька проводила Марину до ворот, вернулась. Влас стоял у окна и наблюдал за ними. Когда Оленька появилась в гостиной, он спросил, не оборачиваясь к ней:
– Разве тетка разрешает приводить сюда посторонних?
– Она об этом не знает, – сказала с вызовом Оленька, мол, ты же не заложишь меня?
Он повернулся лицом и впился глазами в ее глаза. Нет, взгляды у всех членов семейства без исключений просто вампирские! Смотрят, словно от собеседника желают отхватить кусочек, причем приличный. А тебе от их взглядов неудобно, будто украла у них некую ценность и они догадываются об этом. Влас, не отводя взгляда, произнес с большим намеком голосом, полным трогательности:
