— Если вы думаете, что мы заплатим вам американскими деньгами, то ошибаетесь! — сказал он и скрипнул сапогами. — Каждый русский обязан бескорыстно служить Родине! А вы еще не искупили своей вины за то, что прислуживали мировой закулисе в лице обрусевших инородцев…
— Короче, Склифосовский, — спокойно произнесла Белкина, — говори, что надо? Мы профессионалы. Если ваш провинциальный соратник вменяемый, то, кажется, речь шла о документальном фильме. А всякая работа начинается с технического и идеологического задания.
От такой беспринципности даже Карташов осекся. Режиссер настороженно смотрел на Белкину, зная ее нелегкий характер: он боялся, что телеведущая устроит сейчас безобразный скандал. Товарищ Артур справился с замешательством, гордо вскинул голову.
— Мне противно с вами общаться, но, учитывая, что вас, как предателей родины, ценят на Западе, — за последние годы Карташов так вошел в роль пламенного борца, что просто не был в состоянии поменять лексику, — вы — умельцы лить воду на мельницу империализма, сделаете про нас документальный фильм, который должны будут показать на западных каналах.
— Сделать фильм не проблема. Но я не владею контрольным пакетом ни одной из студий, — резонно напомнила Белкина, — и показывать его или нет, будут решать продюсеры.
— Надо сделать такой, чтобы его показали, — Карташов гневно блеснул глазами.
— Тогда я сразу обозначу условия, без соблюдения которых фильм просто не сможет появиться в эфире, — Белкина прикурила и выпустила тонкую струйку дыма прямо на партийного вождя. — Первое, оно же главное и последнее условие: ваше так называемое движение должно быть представлено как откровенно фашистское, деструктивное, угрожающее жизни людей. Короче, после просмотра у зрителя просто руки начнут чесаться засадить вас и ваших отморозков за решетку. Что, надеюсь, скоро и случится. В другой интерпретации можете оставить фильм себе для домашнего видео.
Артур Карташов сделал вид, что недоволен ответом, хотя в душе возражений у него не возникло. Сформулированное Белкиной условие как нельзя лучше вписывалось в план лубянского генерала. И овцы оставались целы, и волки — сыты. А напугав Запад, Карташов резко повышал свои очки в глазах Муравьева. Значит, его сложнее становилось «кинуть».
— Хорошо, — надменно произнес Карташов. — Можете говорить про меня и моих соратников все, что думаете, — пусть Запад содрогнется. Будьте готовы к выезду в любое время.
— А где и в какое время дня будут проходить съемки? — задал чисто профессиональный вопрос оператор.
— В Москве — и днем, и ночью.
— Для ночных съемок мне понадобится дополнительное освещение. На западных каналах очень строгие технические требования к качеству «картинки». Халтура не пройдет.
— Вам будет достаточно и зарева пожаров — нынешний антинародный режим падет, объятый пламенем, — сказав это, Карташов вышел так же стремительно, как и появился.
Хлопнула дверь.
— Нет, ну я ни хрена не понял! — возмутился оператор. — Он что — себя Наполеоном возомнил, чтобы Москву поджигать? Герострат долбаный! Да кто ему позволит?!
Белкина задумчиво вертела в пальцах зажженную сигарету:
— Как говорит один мой знакомый: «Каждому сумасшествию есть свое логическое объяснение!»
— Бондарев, что ли? — хмыкнул Виталик. — Если он такой умный, то почему мы здесь оказались? Почему этот урод нами командует?
— Потому что мы пошли на встречу с карташовцами абсолютно добровольно, сами виноваты, — напомнила Тамара и щелчком отправила тлеющий окурок в форточку.
* * *
Вертолет пронесся над лесом, внизу блеснули железнодорожная колея, изогнутая клинком речка. Машина шла низко, ветер, поднятый винтами, пригибал траву. От горизонта надвигалась громада недостроенного военного завода. Пейзаж завораживал — на километры вокруг ни жилья, ни людей.
Генерал Подобедов прижал к горлу ларингофон и, откашлявшись, произнес:
— Здесь! — указал на неброский, неровно высыпанный известью на траве белый крест.
Пилот, не подозревавший, на встречу с кем направляется Подобедов, послушно повел машину на посадку. Когда турбина смолкла и винт остановился, генерал выбрался из кабины, заспешил к громаде цеха. Во время полета он набрался решимости, приготовил убедительные фразы. Но чем ближе подходил к воротам, тем меньше этой решимости оставалось в душе.
Калитка в огромных воротах открылась, за ней нарисовался вооруженный охранник, отступил в сторону, пропуская важного визитера. В недостроенном цеху шаги Подобедова гулко отражались от голых бетонных стен, крошились среди них, летели к небу. Дикие голуби, давно облюбовавшие заброшенную стройку, недовольно бурчали, срывались с ферм.
Начохраны не стал докладывать. Перехватив Подобедова неподалеку от вагона, зашептал:
— Вы с ним поосторожнее, товарищ генерал, иногда на него находит.
— Что находит? — не понял Подобедов.
— Дзюдоист… — многозначительно произнес начохраны.
Подобедов оказался внутри вагона. Сделал так, как решил еще по дороге, — открыл дверь без стука. Президент сидел возле столика, на котором возвышалась клетка с голубями, и крошил им хлеб. Генерал замер на пороге, он не ожидал застать главу государства за подобным занятием.
— Значит, это все-таки вы, — президент брезгливо поморщился и отряхнул руки. — Присаживаться не предлагаю. — Кресло на колесиках повернулось, противники смотрели друг на друга.
— Я приехал… — начал генерал.
— Я это уже заметил.
Подобедов нахмурил брови, ему казалось, что именно так он будет выглядеть подобающе моменту.
— На вашем месте я бы задумался о своей дальнейшей судьбе.
— О своей вы задумывались? — Глава государства выглядел бодрым и решительным.
Подобедов придвинул стул, сел на него верхом, положив руки на спинку.
— Выбор у вас небольшой. С внешним миром вам не связаться. А потому могу предложить на выбор два варианта. Как человек здравомыслящий, не сомневаюсь, выберете первый.
Президент даже не моргнул, ждал продолжения. Генерал протянул ему папку:
— Тут примерный текст вашего телевизионного обращения к нации. Основные тезисы. Мы его записываем, вы официально отказываетесь от власти, и мы гарантируем вам дальнейшее спокойное существование. Будете разводить голубей, рыбачить или сажать капусту.
Президент извлек из папки один-единственный листок, запаянный в пластик, пробежался по нему взглядом:
— … Осознавая свою ответственность за происходящее в стране… понимая, что мой уход с поста президента послужит консолидации расколотого общества… Да это же бред! Вы о последствиях для страны подумали? Об отношениях с Западом? — воскликнул он.
— И второй вариант, — бесцветным голосом проговорил генерал. — Если вы отказываетесь добровольно покинуть пост, вам делают инъекцию, после которой человек уже мало чем отличается от овоща. Будете сидеть у окна, пускать сопли, слюну и строить рожи. Авторитетная медицинская комиссия признает вас невменяемым.
