Президент окончательно убедился, что Подобедов отступать не намерен.
— Я должен подумать.
— Чего уж тут думать? — искренне удивился чекист. — Вы и так собрались уходить из политики. Сделаете это добровольно на пару лет раньше, вот и все.
— То, что здесь написано, — запаянный в пластик листок исчез в папке, — творчество душевнобольного. Если я и соглашусь записать обращение к нации, то сделаю это другими словами.
— Смысл должен остаться прежним, — строго предупредил Подобедов.
— Эту бумажку, конечно же, гениальный Глебуша Чернявский писал?
Генерал не стал ни подтверждать, ни опровергать:
— У вас три дня на то, чтобы принять решение, — сказал он и напомнил: — Подписывать отречение от власти в железнодорожном вагоне — старая российская традиция. Тот же император Николай…
— А теперь пошел вон, — сказал президент.
Подобедов пожал плечами и поднялся со стула.
— Лично у меня к вам претензий нет, — признался он, прикладывая руку к сердцу, — только политика. Надо было на третий срок идти.
Тихо закрылась дверь. Оставшись один, президент глянул на собственное отражение в погасшем мониторе компьютера. За спиной мирно ворковали голуби. Глава государства развернул компьютер, воткнул в гнездо разъем вебкамеры, подсоединил микрофон.
Вскоре экран загорелся, на нем появилось изображение — сам президент, снятый вебкамерой. Указатель компьютерной мышки щелкнул по виртуальной кнопке «запись».
— Россияне, — произнес глава государства, пошевелил губами, словно пробовал слово на вкус. Оно ему не понравилось, отдавало девяностыми годами прошлого века. — Братья и сестры, — патетично выговорил он, это обращение показалось ему еще более фальшивым, — граждане России… — с этого он и решил начать свое обращение.
Дальнейшие слова находились сами. Палец щелкнул по клавише мышки.
— Готово.
Цифровой фотоальбом президент переписал с «флэшки» на жесткий диск компьютера. А на «флэшку» переписал обращение, после чего уничтожил его на диске. Поскольку на «флэшке» оставалось место, он еще немного поколдовал с программой, нарисовав план железной дороги, как он его помнил, отходящую к заводу ветку, недостроенный цех, написал короткий текст, начинавшийся словами: «Клим, мне жаль, что так получилось, но…»
— Ну, ты хотел обращения? Вот оно, — ухмыльнулся глава государства, провожая взглядом проносившийся над вагоном вертолет. — Правда, не совсем такое, как ты рассчитывал. И к тебе в руки оно не попадет.
Он с «флэшкой» приблизился к клетке, выманил из нее голубя. Птица, привыкшая к человеческому вниманию, вела себя в руках смирно, только пыталась клюнуть в ноготь. Соорудив из тесемки лямки, президент надежно укрепил «флэшку» на голубе, как это учил его в детстве заядлый голубятник Василий Прокофьевич, когда, играя в «войну» с Климом и другими питерскими мальчишками, они посылали почтовых голубей с донесением в «штаб». Странно, но пальцы без подсказки помнили нужные движения.
Белый голубь теперь горделиво восседал на письменном столе, на его груди поблескивала полированным металлом «флэшка» с записью.
— Ну как, не жмет?
Птица встрепенулась. Глава государства накрошил ей белого хлеба, провел пальцем по перьям.
— Хватит жрать. Лететь надо с легким чувством голода, — он бережно взял голубя в ладони, завернул в летний пиджак.
— Объект вышел из вагона! — доложил в рацию охранник, глядя на спустившегося на рампу президента.
Первые минут десять охрана не сводила глаз со своего подопечного, но тот вел себя мирно — просто прогуливался. Иногда останавливался и смотрел на проплывавшие над коробкой цеха облака. Когда бдительность охраны притупилась, президент развернул пиджак. Спавший до этого голубь вскинул голову.
— Ну, пошел… — прозвучало шепотом.
Подброшенный голубь захлопал крыльями, взмыл к фермам перекрытий и тут же уселся рядом со своими дикими собратьями. «Флэшка» предательски поблескивала в лучах солнца.
Охранник у ворот, заслышав шум, лениво повернул голову. Несколько местных голубей, испуганных появлением пришельца, носились между гулких бетонных стен. Президент забросил пиджак на плечо и поднялся в вагон. Охранник вновь потерял интерес к происходящему. Голубь еще немного посидел, разглядывая с высоты своего положения вагон, охранников, рельсы, а затем тяжело взмахнул крыльями — взмыл в небо, растворился в лучах солнца.
Птица сделала круг и, словно сверившись с внутренним компасом, уверенно взяла курс на Москву.
* * *
Предрассветное шоссе летело под высокий бампер джипа, словно его наматывало на задний мост машины. Ровно гудел мощный двигатель. Ночью Бондарев сделал всего одну остановку, загнав «Чероки» в кусты, чтобы его не было видно с дороги, и поспал полтора часа. Большего он не мог себе позволить.
Короткий сон освежил, утренняя прохлада бодрила. Туман расстилался над полем, серебрился в лучах восходящего солнца. В этот ранний час дорога была пустынной и позволяла держать предельную скорость.
Джип взлетел на горку, и Бондарев тут же притормозил. Вдалеке виднелись сполохи милицейской мигалки. ГИБДДешная машина шла впереди внушительной колонны автобусов — сопровождала. Вообще-то обгонять колонну не положено, но автобусы ехали не спеша, и если придерживаться правил, то пришлось бы тянуться в хвосте. Но входить в конфликт с милицией было сейчас не в интересах Клима.
Он проехал около километра и скатился на грунтовку, идущую параллельно шоссе, тут же втопил педаль акселератора. Тяжелый джип раскачивался на ухабах, как корабль в бурном море. Густой шлейф пыли тянулся за ним по полю. Колонна приближалась. В хвостовом автобусе его уже заметили, все-таки зрелище было неординарным. Тут же в окнах показались любопытные лица, отодвинули стекло. Что ему кричали, Клим, естественно, не слышал, но зато международные непристойные жесты он видел четко, а потому о смысле догадаться было несложно.
Из открытого окна высунули знамя со стилизованной свастикой. Полотно рванулось, грозно затрепыхалось на ветру. Чернорубашечники и бритоголовые, наполнявшие автобусы вперемежку со своими подругами по партии, всеми доступными их пониманию способами показывали Бондареву, что обладателю дорого джипа недолго осталось раскатывать по дорогам и в самом скором времени его ждет виселица, обезглавливание или извращенный секс.
Заскучавшие за ночь боевики Карташова следовали в Москву из провинции по призыву своего вождя, о чем недвусмысленно говорил черный лозунг, трепыхавшийся на борту головного автобуса: «На Москву! Смерть буржуям! Нет инородцам!».
— Однако, — Клим мысленно сосчитал количество пассажиров в колонне, — серьезную заваруху решили затеять. Из регионов подтягиваются. Разогнать их в столице и даже не пустить в нее было бы несложно, но если их сопровождает милиция, то дело — дрянь. Так можно и до Красной площади добраться.
