– Обычные сплетни. Подчиненные называют его рабовладельцем. Профсоюз его ненавидит. На него поданы несколько исков. И он известный дамский угодник.
– Жена? Дети?
– Он живет тут один.
Я оглядываю просторную кухню.
– Зачем одному такой огромный дом? Манфред пожимает плечами.
– У богатых свои причуды. И потом, соседка, которую увезли в больницу, сообщила, что временами тут жили женщины, которым она уже потеряла счет.
Мы выходим на улицу, снимаем бахилы и перчатки. В десяти метрах от нас виднеется сгоревшее здание, засыпанное снегом. Манфред зажигает сигарету, заходится кашлем, поворачивается ко мне:
– Забыл упомянуть. Три недели назад у него сгорел гараж. Страховая компания ведёт расследование.
Я смотрю на обугленные балки, торчащие из снега. Они напоминают мне сосны на кладбище Скугсчюркогорден, молчаливо возвышающиеся надо мной и всегда вызывающе неприятное ощущение, что смерть где-то рядом. В машине по дороге в город я думаю о Жанет. Почему-то самые чудовищные убийства всегда заставляют меня вспоминать о Жанет. Может, потому что только ей удавалось вывести меня из равновесия? Ей и этим преступлениям. Или потому, что я подсознательно хочу, чтобы она была мертва, как та женщина в доме? Разумеется, я не желаю ей смерти, потому что она мать Альбина, но мое подсознание может думать иначе.
Моя жизнь была намного проще до нашей встречи с Жанет. Она работала в кафе рядом с Полицейским управлением на Кунгсхольмен. Мы начали здороваться. Иногда, когда было мало посетителей, она присаживалась за мой столик поболтать. Угощала кофе. У нее были короткая растрепанная стрижка, высветленные волосы, щель между передними зубами, которая постоянно притягивала к себе взгляд, как нарисованная в писсуаре муха. И у нее была фантастическая грудь. У меня были девушки до нее. Даже много девушек. Но ни с кем не было серьезных отношений. Они приходили и уходили, и никому не удалось затронуть мое сердце. Думаю, ни одна из них не испытывала ко мне особых чувств. Но Жанет была другой. Она была упрямой. Чертовски упрямой. После трех-четырех ужинов в ресторане, закончившихся сексом, она начала ныть о том, чтобы жить вместе. Разумеется, я отказал. Я не испытывал никакой потребности в том, чтобы жить с кем-то, да и ее болтовня уже начинала действовать мне на нервы. Я все чаще ловил себя на том, что хочу, чтобы она заткнулась. Но иногда, глядя на нее, спящую голышом в моей постели, я думал, что она невероятно красива. Ночная тишина и безмолвие делали ее прекрасной. Мне хотелось, чтобы она всегда оставалась такой. Но, разумеется, эта мечта была несбыточной. Невозможно требовать от своей девушки, чтобы она все время ходила голая и молчала.
Вначале она ныла про всякие мелочи. Например, про отпуск. Могла прийти домой с сумкой, полной туристических брошюр, и весь вечер рассуждать, куда лучше поехать. На Майорку или на Ибицу. На Канарские острова или в Гамбию. На Родос или на Кипр. Она рассуждала вслух о том, где лучше погода, где вкуснее еда и где лучше шопинг. Разумеется, в итоге мы отправлялись в отпуск, и это было не так уж и плохо. Заняться в деревне на восточном побережье Майорки было нечем, и всю неделю Жанет сидела в бикини и читала сагу про пещерных людей («Дети земли» Джин Ауэль), что не давало ей возможности трепаться. А в бикини она была почти что голая. Надо еще к этому описанию добавить секс. Секс был фантастический. Может, это вино и сангрия, которые мы потребляли в больших количествах, а может, тепло делали секс таким хорошим. Она в постели вела себя как зверь, дикий и ненасытный и одновременно хрупкий и беспомощный. Иногда мне казалось, что в постели она ведет себя как мужчина. Жанет была требовательной и ненасытной и крайне эгоистичной. Она брала то, что хотела. И если она чего-то хотела, то должна была получить это немедленно. Тогда это были я и мое тело. В одну из таких жарких ночей я даже подумал, что неплохо было бы провести с ней всю жизнь. Может, я даже произнес это вслух. Я ничего не помню.
Но стоило нам вернуться домой, как она снова начала нудеть про покупку квартиры. Я четко дал понять, что не готов жить вместе, но она словно меня не слышала. Как обычно, Жанет делала то, что хотела. А в тот момент она хотела купить квартиру и завести семью и удивлялась тому, что я в свои тридцать три года не испытываю тех же желаний. Она сделала татуировку с моим именем: свиток с надписью «Петер», который несут два голубя. Это меня страшно взбесило, сам не знаю почему. Может, потому что татуировка – это навечно. А от одной мысли о том, чтобы остаться с Жанет навечно, у меня мурашки бежали по коже.
В то время я стал следователем в уголовной полиции и с головой ушел в работу. К каждому преступлению я относился крайне серьезно. Тогда я верил, что делаю мир лучше. Хотя понятия не имел, что это такое – лучший мир?
Теперь, спустя пятнадцать лет, я знаю, что ничего нельзя изменить. Время не линейное. Все идет по кругу. Вам это может показаться претенциозным, но на самом деле все это очень банально. Время – это круг. Как круг колбасы. И больше ничего. И думать тут не о чем. Жизнь идет по кругу. Новые убийства, новые коллеги, полные романтических представлений о своей профессии, с жаром берущиеся за дело, новые преступники.
И так без конца.
Вечность – это колбаса. Колбаса, которую Жанет хотела разделить со мной.
Позднее я часто думал о том, что мне следовало быть тверже в наших отношениях. Поначалу мне еще удавалось сопротивляться всем ее затеям, но скоро Жанет сломила мое сопротивление или я поменял тактику. Стал более уклончивым. Вместо «нет» отвечал «может, в следующем году». Находил недостатки у всех квартир, на показы которых она меня таскала. То этаж был низкий, то высокий (риск пожаров), то слишком далеко от центра, то слишком шумно. И все в этом духе. Каждый раз Жанет приходила в отчаяние. С показов она уходила мрачная и молчаливая. Она шла, не поднимая глаз, их скрывала светлая челка, прижимая к груди сумочку, как щит. Губы были вытянуты в тонкую линию.
Жанет прекрасно знала, что это вызовет у меня чувство вины и сделает меня еще слабее и беспомощнее перед ее атаками. Иногда мне кажется, что все это было притворством, трюками, чтобы лучше манипулировать мной.
Наверно, мои отношения с Жанет привели к тому, что при знакомстве с Манфредом я был им очарован. Несмотря на то что он производил комическое впечатление, отчасти из-за своего грубого языка и лощеной внешности, в нем был внутренний стержень, которого мне недоставало. Через пару дней после того, как мы начали работать вместе, он отвел меня в сторону и объяснил, что собирается развестись и что это наверняка скажется на его работе.
Манфред тогда был женат на Саре. У них было трое детей. Я помню, что спросил, что Сара думает по этому поводу, и он ответил: «Это не важно, потому что я уже все решил». То, как он это сказал, привело меня в замешательство. Он сам принял решение и собирался воплотить его в жизнь невзирая на то, что думает его партнер. Мне казалось это немыслимым.
И я испугался. Испугался, что Манфред, такой сильный и последовательный в своих действиях, поймет, кто я на самом деле. Увидит мою слабость, нерешительность, страх обязательств – все эти отвратительные черты характера, которые я всячески старался скрыть и которые рано или поздно всплывут наружу, как всплывает выброшенный в реку мусор.
