– Салют, мадемуазели, – раздался глухой баритон Виктора. В коридоре громыхнуло. – Вот черт, замучился тащить эти картины.
– Привет, пап. Как дела? – выскочила ему навстречу дочь.
– Лучше не бывает, – ввалившись на кухню, Виктор вытащил из кармана бутылку водки. – Накрывайте на стол, будем гулять. Да не смотри ты так на меня, Лулу, лучше свари спагетти. Есть повод отметить окончание выставки.
Запахло табаком, алкоголем и краской.
– Неужели купили что-нибудь? – радостно спросила Бонни.
– Точно. И знаете, что? «Монстриозу». Аленький цветочек. – Виктор ухмыльнулся и достал из шкафа две рюмки.
– Всего одну картину? – удрученно переспросила девочка. – И за сколько?
– Триста баксов. Деньги будут на следующей неделе. – Виктор перехватил огорченный взгляд Леры и оскалил желтые от курения зубы. – Извини, сестра, дороже продать не удалось. Зато я тебе в погашение долга готов отдать всю коллекцию своих «обнаженных красоток». Повесишь в столовой. Маман будет не скучно.
Он захохотал.
– Спасибо, – пробормотала Лера. – Можешь оставить их себе.
– Значит, и тебе не нравятся мои картины?
В голосе брата появились жесткие нотки. Он открыл водку, наполнил рюмки и протянул одну сестре.
– За всепоглощающую силу искусства.
– Не буду. – Лера отстранилась и попыталась отодвинуть рюмку от брата. – Может, сначала поговорим, а потом будешь пить?
– Опять бунт на корабле? – Он оттолкнул ее руку и выпил. – Дочь, дай-ка хлеба. И достань майонез из холодильника.
Бонни подала ему половину батона. Виктор отломил часть и стал есть. Крошки падали на пол и повисали у него на бороде.
– Спасибо, моя маленькая хозяйка. Что бы я делал без тебя? Иди, включи музыку.
Бонни вышла из кухни.
– Так что, Лулу, тебе правда не нравятся мои картины? Только честно.
– Не нравятся, – глядя прямо в глаза брату, ответила Лера. – Потому что в них много злости и нет любви.
– А зачем художнику любовь? – Виктор придвинул к себе ее рюмку, достал нож и стал намазывать майонез на кусок хлеба. – Любовь делает человека слабым и безвольным. А художнику нужна ненависть – безудержная, дикая, ослепительная. Ненависть сильнее любви. Надо возненавидеть этот гнилой мир, и тогда будешь творить. А еще художнику нужна водка.
Он рассмеялся и залпом выпил вторую рюмку. Леру передернуло. Это был не смех – скорее, кашель, смешанный с отчаянием и болью. Ей стало жалко брата.
Из комнаты донеслись аккорды тяжелого рока.
– Умница! – крикнул Виктор дочери. – Значит, сестра, мои женщины – это дрянь…
Лера не ответила и отвернулась к окну. В дверях кухни показалась Бонни.
– Неси-ка, дочь, сюда картины из коридора.
Бонни принесла две картины. Полуобнаженные угловатые красавицы с острыми плечами взирали с полотен.
– Ну что ж, раз Модильяни из меня не вышел, буду рисовать цветочки и раскрашивать часики.
Виктор взял нож и с силой полоснул по холсту одной из картин.
– Пап, ты что? – девочка удивленно открыла рот.
– Виктор, перестань! – испуганно воскликнула Лера. Тело женщины на картине разделилось надвое. Казалось, сейчас вылезут внутренности.
– Отойдите от меня! – заорал Виктор и поднял нож. – Финита ля комедия! – Он опять полоснул по картине.
Лера схватила Бонни за руку и потащила из кухни.
– Пап, не надо, они мне нравятся… – вырывалась со слезами девочка.
Лера затащила Бонни в зал и посадила на диван. Ей было страшно. Столько злости и отчаяния в глазах брата она еще никогда не видела. Бонни уткнулась в подушку и заплакала.
– Не плачь. – Лера гладила ее по спине. – Папа просто расстроился из-за выставки. Ты же знаешь, что он хороший.
– Я боюсь… – девочка всхлипнула и заревела еще громче.
– Не бойся. Сиди здесь. Я пойду с ним поговорю.
– Не ходи.
– Не бойся…
Вернувшись на кухню, Лера увидела Виктора, как ни в чем не бывало жующего хлеб и набивающего табаком трубку:
– Перепугались? – Он посмотрел в окно. – И чего это друг Утрилло так долго не идет? Выпить не с кем.
На полу валялись обрывки картин. Женщины, о которых можно было порезаться, сами были разрезаны на куски.
– Виктор… – тихо начала Лера, стоя в коридоре. Нож лежал на столе. – Отпусти Бонни сегодня к бабушке. Я тебя прошу.
– Нет, пусть сидит дома. А ты, может, все-таки выпьешь с братом, из которого не получился гений?
Леру немного трясло.
– Виктор, я серьезно. Отпусти Аню к бабушке. Я понимаю, что выставка не удалась, тебе грустно. Вы будете с Анатолием пить.
– Середины нет, – пробормотал Виктор, как бы размышляя вслух. – Середина – это серость, обыденность. Середина не рождает ничего гениального, только приносит деньги на пропитание.
«У каждого свой путь к смерти», – вспомнила Лера слова Рами.
– Все это так, но Бонни тут ни при чем. – Сев на краешек кухонного диванчика, она убрала со стола нож. – Зачем девочке видеть все это?
Брат, уловив ее жест, усмехнулся:
– Слушай, Лулу, не грузи. Она уже привыкла. Дай лучше двести баксов взаймы: надо за аренду мастерской заплатить. За «Монстриозу» расплатятся, и я тебе тут же верну. Хочешь, с процентами?
– Не могу, сама у мамы занимала. Я уезжаю в командировку.
– Далеко?
Рассказывать Виктору про поездку не хотелось. Чужая удача раздражает.
– Тетя Лера едет в Париж… – послышался из коридора заплаканный голос Бонни.
– Вуаля! – воскликнул Виктор. – Она едет в командировку в Париж и молчит. А маман знает?
– Да, – ответила Лера, заметив, что брат странно посмотрел на нее. – А что?
– Ничего. Отец когда-то тоже очень мечтал съездить в Париж. Но не судьба… – Брат нервно хохотнул и повернулся к дочери. – Бонни, брось эти картины ко мне в комнату. И не плачь. Я теперь буду рисовать цветочки, и мы заживем богато.
– Хорошо.
Бонни вытерла слезы и с опаской подняла изрезанные картины.
– Что за командировка? – опять обратился Виктор к сестре.
– Неважно.
– А, тайны и секреты… – воскликнул Виктор. – Да у тебя на лбу написано, с кем ты едешь в Париж. Сарацин в маске! Так?
– Я же сказала, неважно.
– Слушай, сестра. Это супер-люкс! А ты не хотела на него работать! Он тебя случайно не взял в свой гарем?
– Виктор, я тебя прошу, перестань. На самом деле я еду сопровождать одну женщину. Понятно? И вообще, это не твое дело.
