Но Светлана, кажется, наконец решилась и зашагала — вправо от них по ходу машины. Ее неагрессивность вызвала у Максима странное чувство досады: ну нельзя же позволять, чтобы с тобой так обращались. Хоть бы одернула эту дуру, подумал он.
Петр мягко тронулся с места. Ехать с ним в машине было все равно, что плыть на корабле с парусами, надуваемыми попутным ветром. Когда Максим хотел расслабиться и не думать о дороге, он вызывал Петра. В последнее время это случалось все чаще и чаще.
Неторопливо набирая скорость, Петр выехал на дорогу и двинулся следом за девушкой. Она быстрым шагом направлялась к троллейбусной — без навеса — остановке. Резкий порыв ветра дернул зонт у нее из рук. А когда она попыталась удержать его, вывернул спицы в обратную сторону. Дождь продолжал моросить. Она стояла с сосредоточенным видом, снова пытаясь выправить зонт.
Петр вопросительно посмотрел на пассажира. Водитель не видел ничего предосудительного в том, что Максиму приглянулась молоденькая студентка. Шеф ведь далеко не старик. Подумаешь, тридцать один год. А эти девицы только на вид такие недотроги. На самом деле многие из них прошли через такие огонь, воду и медные трубы, что иной мужик за всю жизнь повидать не успеет. Но Максим, сердито сдвинув брови, молчал.
Они не двигались. Впереди образовалась пробка. Водитель стоявшей перед ними машины, должно быть, тоже обратил внимание на девушку. Дверца машины распахнулась. Водитель — молодой парень — предложил подвезти ее.
Вот сейчас она обрадуется и сядет в машину, подумал Максим с некоторым чувством облегчения. И ее готовность воспользоваться чьими-то услугами позволит ему избавиться от какого-то беспокойства и томления, вызванных встречей в аудитории. Флер улетучится, и очарование развеется.
Максим внимательно следил за ее выражением лица и видел, с каким недоумением Светлана покачала головой, по-прежнему сосредоточенно думая о чем-то своем.
— Да я так подвезу, без денег, не волнуйся, — шутливым тоном продолжал водитель. — Мне по пути.
От таких приглашений девушкам бывает труднее всего отказаться: нахальный уверенный тон вызывает опасения, а в голосе парня звучало дружелюбие.
— Спасибо, вон мой троллейбус, никак не может подъехать к остановке, — так же дружелюбно отозвалась Светлана и подняла голову, глядя перед собой.
Она не кокетничала, не пыталась изобразить из себя недотрогу. Такое впечатление, что она сразу же забыла и о машине, и о водителе. Она жила в своем мире, в который ей не хотелось допускать других. Это право надо было заслужить.
Дверца захлопнулась. Машина ненамного продвинулась вперед, Петр проехал мимо остановки. Троллейбус занял освободившееся место, и Светлана скрылась в салоне. Пробка рассасывалась медленно. И троллейбус двигался следом за «фордом» Максима почти вплотную. Через две остановки Светлана вышла, и Максим увидел, что она забежала в аптеку.
— Наверное, за противозачаточными таблетками, — усмехнулся Петр, тоже невольно наблюдавший за девушкой.
— Прижмись к тротуару, — попросил Максим, сам не зная зачем.
Он заметил это золотое сияние над головой девушки, когда пришел на предпоследний экзамен. Глядя прямо перед собой, она рисовала с таким видом, словно сидела не на экзамене, а где-нибудь на лоне природы и наслаждалась тем видом, что открывался перед ней. Ей доставлял удовольствие сам процесс. И было видно, что в эту минуту она не волнуется, не боится провалиться. Мысли были заняты только рисунком. Он прошел за ее спиной и отметил удачное композиционное решение. Девушка, не шелохнувшись и не глядя по сторонам, продолжала увлеченно рисовать.
— Какие оценки у этой абитуриентки? — спросил Максим у куратора своей группы Евгения Тихоновича.
— Одни пятерки, — ответил тот, проверяя список, который вел сам. — Очень талантливая девушка. Жаль, что из провинциального городка. Будут сложности с общежитием.
— Зачислите ее в мою группу, — коротко бросил Максим и, как ему показалось, забыл о случившемся.
Сегодня он нечаянно получил возможность разглядеть ее от кончиков ногтей до макушки. И снова встреча с ней вывела его из привычного состояния, в котором он пребывал последнее время. Врачи назвали бы это депрессией. Он же считал, что просто устал, раздражен. Что день-два — и все пройдет. Но груз, навалившийся на плечи, не становился легче. Скорее — привычней. И трижды это устало-раздраженное настроение исчезало. На смену ему приходило то удивление, то восхищение. И, наконец, гнев.
Да, именно гнев его и удивил. Почему? Ему всегда нравились зрелые, сочные женщины, страстные, темпераментные, бурные. И тем не менее, вопреки всему, он пережил момент такого острого, мучительного желания, что удивился и рассердился. Если женщины в последнее время и вызывали у него какие-либо чувства, то это было скорее раздражение, глухое недовольство, наступавшее после того, как он утолял сексуальный голод. Голод заглушить удавалось. А вот недовольство, скука и раздражение не исчезали. Они возвращались вновь. Быть может, потому, что вокруг него в последнее время вились существа, которые постоянно норовили что-то урвать. За славу и богатство тоже надо расплачиваться, думал он с иронией, расставаясь с очередной любовницей. И время, которое он проводил с каждой из них, становилось все короче и короче. Совсем не потому, что он так страстно любил свою жену и до сих пор не мог пережить ее смерть в той нелепой аварии...
Да, в первые годы он страшно ревновал ее, боялся потерять. Но скорее от самолюбия — она была старше и опытнее в любовных делах, чем он. Это и возбуждало, и... ранило. Ему казалось, что она сравнивает его с теми мужчинами, с которыми имела дело, и сравнение оказывается отнюдь не в его пользу. А потом, когда он осознал, что Рина никогда и не была увлечена им настолько, чтобы терять голову, пришло спокойствие. Просто у нее был цепкий глаз, она умела рассчитывать на два шага вперед и сделала ставку на него. Ставка оказалась более чем удачной. И ей доставляло удовольствие видеть, как он барахтается изо всех сил, чтобы оказаться достойным ее. Это тешило ее самолюбие. Так же, как тешило его самолюбие то, что другие мужчины провожают Рину взглядом, когда она, покачивая бедрами, проходит мимо. Чувственная и расчетливая, красивая и хищная, властная, но так, что он почти не ощущал ее острых коготков, запрятанных в подушечки, — Рина вела корабль к выбранной цели: благополучие, достаток, слава, окружение, которое она могла подбирать, ориентируясь не только на личные пристрастия, но и на моду.
Даже в мыслях Максим не допускал, что он может оставить ее, — настолько уверенно она держалась. И наверное, они так бы и дожили до старости: он — заводя легкие интрижки на стороне, она — выбирая себе любовников с таким расчетом, чтобы они не особенно трепали ее имя, — и оба думали бы, что это и есть настоящая семейная жизнь...
После аварии он попытался найти замену Рине, считая, что ему нужна такая же чувственная женщина, какой была его жена. Таких находилось немало. Но после бурных, изматывавших его ночей удовлетворение не приходило. Тогда он, припомнив восемь лет, прожитые с женой, пришел к выводу, что имел дело с умной и властной женщиной, которая избавляла его от необходимости думать, где нанять рабочих для ремонта мастерской, в каком магазине заказать холодильник новой марки, а в какой момент менять мебель в доме. Этот тип женщин тоже оказался довольно распространенным. Но их энергия оказывалась настолько неуемной, что через полтора-два месяца Максим не знал, куда от них деваться. Лучшим способом оказалось отправлять их отдыхать на Канарские острова или на Майорку. В полном одиночестве. Сославшись на срочные дела, когда до отлета оставалось полчаса. Большинство женщин были достаточно умны, чтобы оценить прощальный жест. Как-то краем уха он услышал, как одна подруга рекомендовала его другой: «Хочешь в ссылку на Канары? Тогда — полный вперед».
