— Со стороны твоего отца было очень любезно приехать на службу, — сказала она зятю, когда уехали последние гости. Для всех, и в первую очередь для членов семьи и родственников Мэттью Кингстона, это был очень тяжелый день, и под вечер даже сдержанная Аманда выглядела измученной.
— Он искренне сочувствует вам, — ответил Пол, ласково обняв Аманду за плечи. — Я знаю, отец иногда поступает, гм‑м… легкомысленно, но я совершенно уверен, что он искренне разделяет наше горе.
В ответ Аманда кивнула и, повернув голову, посмотрела на своих дочерей. Обе были настолько обессилены, что даже перестали ссориться. Джен и ее сестра Луиза были погодками, однако двух других таких непохожих друг на друга женщин просто невозможно было себе представить. С самого раннего детства они постоянно ссорились и ругались и только теперь заключили между собой временное перемирие, чтобы вместе утешать свою овдовевшую мать.
Пол вышел в кухню, чтобы сварить всем по чашечке кофе, и три женщины остались одни. Конечно, дом был полон официантов, уборщиков и посудомоек, специально приглашенных сегодня в усадьбу, чтобы ухаживать за гостями, приехавшими в Бель‑Эйр отдать последний долг Мэттью Кингстону.
— Не могу поверить, что Мэтта больше нет, — сказала Аманда глухим голосом, едва за Полом закрылась дверь. Она по‑прежнему стояла у окна и, отвернувшись от дочерей, смотрела невидящим взглядом на ухоженные лужайки сада.
— Я тоже, — отозвалась Джен дрогнувшим голосом, и слезы снова потекли у нее по щекам.
Луиза ограничилась тем, что громко вздохнула. Она любила отца, но ладить с ним ей было трудно. Луиза была старшей, и оттого ей постоянно казалось, что отец относится к ней требовательнее и строже. Он был в ярости, когда она решила не поступать в юридический колледж и сразу же после школы вышла замуж. К счастью, брак оказался крепким, к тому же через пять лет Луиза уже была матерью троих детей, однако Мэттью продолжал при каждом удобном и неудобном случае выражать ей свое недовольство. Ему казалось, что трое детей — это слишком много и что Луизе следовало сначала подумать о карьере, а уж потом обзаводиться семьей. То, что у младшей Джен не было никакой карьеры вообще, что она даже не задумывалась о профессиональном совершенствовании и что она вышла замуж за человека, представлявшего такую несолидную и малопочтенную разновидность бизнеса, как киноиндустрия, казалось, вовсе его не трогало. Луиза же чувствовала себя обиженной и оттого недолюбливала Пола, который был для нее всего лишь сыном торговца с Родео‑драйв. Ее муж Джерри работал в юридической фирме «Лэб и Лэб», где он являлся младшим партнером, и, строго говоря, был гораздо более подходящей партией для девицы, носящей фамилию Кингстон. Так, во всяком случае, считала Луиза.
И пока в церкви Джен плакала по отцу, ее сестра думала только о том, как часто отец бывал к ней несправедлив, как резко критиковал каждый ее самостоятельный шаг, как требовал от нее того, чего она не могла или не хотела ему дать. За свою жизнь — и в детстве, и в зрелом возрасте — она много раз пыталась решить для себя вопрос, любит ли ее отец, но однозначного ответа до сих пор не было. Сказать «да» Луиза не могла, ибо ей сразу же вспоминались все перенесенные обиды и наказания, которые она считала незаслуженными. Сказать «нет» значило признать себя совершенно самостоятельной, независимой, а к этому Луиза тоже была не готова.
Когда в церкви друзья и родственники произносили над гробом Мэттью напыщенные речи, ей очень хотелось встать и сказать все, что она на самом деле думала об отце, но страх перед матерью и сестрой удержал ее. Луиза твердо знала, что ни Джен, ни Аманда не поймут и не поддержат ее. Особенно — Аманда. Она терпеть не могла, когда Луиза критиковала отца, а сейчас он и вовсе стал для нее почти святым…
— Я хочу, чтобы вы всегда помнили: Мэтт был чудесным человеком, — сказала Аманда, как будто подслушав мысли старшей дочери, и Луиза невольно вздрогнула. Джен хотела что‑то сказать, но не успела. Отступив от окна, Аманда повернулась к дочерям, и сестры с удивлением увидели, что глаза ее полны слез, подбородок дрожит, а губы от горечи кривятся. Они еще никогда не видели мать в таком состоянии, и теперь им было тяжело на нее смотреть.
Вместе с тем даже сейчас — усталая, опустошенная, страдающая — Аманда была прекрасна. Она всегда была самой красивой из них троих, и Луиза втайне завидовала матери — большим голубым глазам и роскошным светлым волосам, собранным на затылке в тяжелый пучок. Казалось, время щадило ее, и на лице и шее Аманды не было ни одной морщинки. И Джен, и — в особенности — Луизе мать всегда представлялась эталоном женской красоты и обаяния — идеалом, сравняться с которым у них не было ни малейшей надежды. Впрочем, это не мешало Джен нежно любить мать. Что касалось ее сестры, то этот блестящий фасад заслонял от Лу другую, чисто человеческую сторону натуры матери, которой она не видела и не понимала. Она никогда не замечала, насколько Аманда на самом деле легко уязвима, ранима и чувствительна, и даже не догадывалась о том, что ее мать на самом деле всю жизнь ведет непримиримую борьбу с неуверенностью и тревогой, которые денно и нощно преследовали ее по пятам.
Джен, напротив, гораздо лучше понимала именно эту сторону характера Аманды, забывая подчас об ослепительной внешности матери, и это служило еще одной причиной разлада между сестрами. Луиза всегда ревновала сестру и к отцу, и к матери, а Джен это обижало. Она‑то не считала себя «любимой дочерью», в чем ее часто обвиняла сестра. Больше того, Джен знала, что именно с Луизой Аманда и Мэттью связывали все свои надежды и потому были к ней особенно требовательны, однако объяснить это сестре не было никакой возможности. Луиза продолжала ревновать и злиться, и только после замужества обеих сестер между ними установилась видимость нормальных отношений.
— Я хочу, чтобы вы знали, как он любил вас обеих, — негромко добавила Аманда и неожиданно всхлипнула. Она никак не могла поверить, что ее муж умер, что он никогда больше не обнимет ее, не прижмет к себе, не скажет ей, как сильно он ее любит. Всю жизнь она боялась, что Мэтт может вдруг уйти от нее, и вот теперь она осталась одна. И Аманде было ничуть не легче от того, что разлучила их смерть, а не другая женщина. Для нее муж был единственным любимым человеком, от которого она зависела и на которого привыкла полагаться, и теперь Аманде было трудно представить себе, как она будет жить без него.
— О, мама, мамочка!.. — Джен вскочила с дивана и, нежно обняв продолжавшую негромко всхлипывать Аманду, стала утешать ее. Смотреть на это Луизе было невыносимо, и она бесшумно вышла из комнаты. В кухне она застала Пола, который сидел за столом и пил кофе.
— Ну, как она? — озабоченно спросил он, и Луиза раздраженно передернула плечами. Ей тоже было больно, но почему‑то это никого не интересовало. Детей она отправила домой, Джерри вернулся на работу в контору, и, кроме Пола, Луизе совершенно не с кем было поговорить. Пола она не любила, но никого другого рядом все равно не было.
— Мама в ужасном состоянии. Такой я ее еще никогда не видела, — сказала она, садясь напротив него и наливая себе кофе из стоящего подле кофейника. — В последнее время она зависела от отца на все сто процентов. Он говорил ей, когда вставать и во сколько ложиться, что делать и чего не делать, с кем общаться, а кого не пускать на порог. По‑моему, это чудовищно. Я просто не понимаю, как она могла такое допустить! Неудивительно, что теперь она так растерялась…
