– А чем он теперь занимается? Вы по нему не скучаете?
– Конечно, скучаю. Но он не хотел, чтобы я за ним ухаживала. Гордость не позволила. В нашей жизни все изменилось, когда он заболел. И не только поэтому. Знаете, жизнь иногда бывает безжалостна, и даже если ты любишь человека, прошлого не вернуть. Три года назад он купил парусную яхту и теперь проводит на ней большую часть года. А живет он постоянно в Лондоне, летает в Бостон на лечение, периодически наезжает в Нью-Йорк. Ему все труднее передвигаться без посторонней помощи. На яхте все проще. Там его опекает команда. Сегодня он как раз улетел на Карибы.
– Грустная история, — посочувствовал Финн. Он не понимал, как Пол мог отпустить от себя такую женщину, как Хоуп. И по тому, как она говорила, было ясно, что она все еще любит своего бывшего мужа и ей не безразлична его судьба. — Здоровый человек такой жизни мог бы только позавидовать, но, когда ты болен, ничто уже не радует.
– Это верно, — согласилась Хоуп. — В Гарварде он включен в экспериментальную программу по лечению болезни Паркинсона, и до недавнего времени все вроде бы шло неплохо.
– А сейчас?
– Хуже. — Она не стала вдаваться в детали, и Финн молча кивнул.
– А как живете вы, когда не сбегаете в Тибет или в Индию и не живете в монастырях? — Он улыбался, задавая этот вопрос. Бокалы у обоих были уже пусты.
– Я живу в Нью-Йорке. По работе приходится много ездить. А в свободное время уезжаю на мыс Кейп-Код, но это случается нечасто. По большей части мотаюсь по миру и фотографирую. Либо работаю с музеями, готовлю выставки.
– А почему Кейп-Код?
– Там дом моих родителей. В детстве меня вывозили туда на лето, я обожаю это место. Это в Веллфлите, симпатичном и сонном городишке. Ничего особенного или фешенебельного. Простой летний дом, но меня он устраивает, мне там легко дышится. А какой изумительный вид на океан! Когда мы поженились, то на лето переселялись туда. Мы тогда в Бостоне жили. А два года назад я перебралась в Нью-Йорк. Там у меня замечательный лофт, в Сохо.
– И с кем вы живете?
– Меня устраивает нынешнее положение дел. Как и в вашем случае, могу сказать, что жить с фотографом, которого никогда не бывает дома, не всякий захочет. Зато теперь я могу делать много такого, чего никогда не позволяла себе, будучи замужем. Я мотаюсь по всему свету, можно сказать — живу на чемоданах. В каком то смысле моя ситуация противоположна вашей, я не сижу дома безвылазно за письменным столом, но вряд ли кому понравится жена, которая вечно не бывает дома и которая ничего, кроме своей работы, не видит. Я, правда, никогда не считала это эгоизмом, — припомнила она слова Финна, — но, пожалуй, вы правы, это эгоизм. Теперь я ни перед кем не отчитываюсь и никому ничем не обязана. Могу быть там, где хочу. — Он слушал и согласно кивал. Заказали еду. Оба решили взять на ужин пасту и обойтись без первого. Они с удовольствием беседовали, а Финн особенно оживился, когда стал рассказывать о своем ирландском особняке. Чувствовалось, что он испытывает нежные чувства к родовому гнезду, которое для него так много значит. Этот дом был частью истории его семьи, неразрывно связанной с его жизнью и дорогой его сердцу.
– Вы непременно должны как нибудь приехать ко мне и увидеть его своими глазами! — воскликнул он. Хоуп не стала возражать.
– А в какой области медицины работал ваш отец? — спросила она, с аппетитом поглощая пасту, не обманувшую ожиданий. Она помнила, что здесь всегда вкусно кормили, но сегодняшний ужин был выше всяких похвал.
– Терапия. Дед у меня был землевладельцем в Ирландии и больше, по сути, ничем не занимался. А отец привык трудиться, он учился в Штатах. Потом вернулся в Ирландию, женился на моей матери и увез ее с собой за океан. Но она так и не сумела привыкнуть к жизни вдали от Ирландии. Она умерла довольно рано, отец ненамного ее пережил. Я тогда еще был студентом. Родители и заразили меня Ирландией. А тот факт, что они были ирландцы, значительно облегчил мне получение ирландского гражданства, когда я на это решился.
С точки зрения налогов мне был прямой резон отказаться от американского гражданства. Трудно устоять, если знаешь, что в Ирландии писатели освобождены от подоходного налога. Для меня это оказалось решающим фактором, особенно когда книги стали выходить большими тиражами и хорошо раскупаться. А теперь, вернув себе дом предков, я, надо думать, осел здесь навсегда, хотя Майкла мне вряд ли удастся уговорить переехать. После диплома он хочет делать карьеру в сфере высоких технологий, и, хотя в Дублине тоже есть такие возможности, он твердо решил пробиваться в Силиконовой долине либо в Бостоне. Типичный американский ребенок! Пускай ищет свое место в жизни. Не хочу вмешиваться, хотя я ужасно скучаю без него. Может, со временем он передумает и вслед за мной переберется в Ирландию. Все таки зов крови… Я был бы только рад, но он пока об этом и слышать не хочет.
Финна тянуло спросить, почему у Хоуп нет детей, но он не решался. Может, муж был чересчур занят своей карьерой, а она ему не перечила. С ее мягкостью и предупредительностью это легко себе представить, хотя теперь она превратилась в женщину, целиком поглощенную собственной карьерой. И все таки, как она сказала, они были женаты двадцать один год…
В разговорах о жизни, о художественных пристрастиях и интересах вечер прошел незаметно, и оба были даже огорчены, когда настало время покидать этот уютный ресторан. Хоуп еще позволила себе десерт и шоколад, которыми тоже славился «Хэррис». А Финн признался, что раньше, когда курение еще было разрешено, его здесь всегда терзало искушение стащить фирменную цветную пепельницу венецианского стекла. Хоуп представила себе, как известный писатель украдкой запихивает красивую пепельницу в карман элегантного синего костюма, и расхохоталась. С трудом верилось, что он на такое способен, хотя искушение наверняка было велико. Ей тоже всегда нравились эти пепельницы. А теперь они стали коллекционными раритетами.
После ужина Финн повез ее назад, в отель, но на середине пути вдруг притормозил.
– А можно пригласить вас выпить еще по стаканчику? Вы же не уедете из Лондона, не побывав в «Аннабелс», тем более перед Рождеством. Вот где жизнь! — предложил он с надеждой во взгляде, и Хоуп хотела было отказаться, но пощадила его чувства. Она устала, но на один стаканчик ее еще хватило бы. Общение с Финном доставило ей удовольствие, она уже давно так чудесно не проводила вечер, да и когда еще доведется? В Нью-Йорке она живет отшельницей, по ночным клубам и ресторанам не ходит, а приглашения от таких красавцев, как Финн, забыла когда и получала.
– Ну хорошо, разве что по стаканчику, — согласилась Хоуп. «Аннабелс» встретил их оживленным гулом. Жизнь, как и говорил Финн, била здесь ключом. Они сели за стойкой, выпили по два бокала шампанского, и, прежде чем уехать, он пригласил ее потанцевать, после чего наконец отвез в «Клэриджес». Вечер прошел чудесно, оба остались довольны. Он получил удовольствие от общения, ей его общество тоже было приятно.
– После такого вечера невольно задаешься вопросом: что я там делаю в Ирландии, в гордом одиночестве? Вы заставили меня пожалеть, что я уехал, — проговорил Финн по дороге в отель. Он заглушил двигатель и повернулся к ней. — Кажется, сегодня я понял, что скучаю по Лондону. Все таки редко я здесь бываю. Впрочем, вы все равно не здесь, а значит, эффект был бы не тот. — Хоуп рассмеялась в ответ. Ей импонировало его мальчишество, а вот утонченность несколько пугала. От такого сочетания недолго и голову потерять. У Финна к ней было аналогичное чувство. Его привлекала ее нежность, ум, тонкий, но живой юмор. Он чудесно провел с ней время, такого с ним давно не случалось, во всяком случае, так он сказал. Обаятельный мужчина, что и говорить, но не обманчиво ли первое впечатление — кто знает? Впрочем, это и неважно. Главное, что оба прекрасно провели вечер.
