— У меня даже личной жизни больше никогда не будет. У меня больше никогда не будет бойфренда. Я не выйду замуж. Не смогу жить одна. Не смогу писать картины. Я больше никогда не увижу закат и не посмотрю кинофильм. Я не буду знать, как выглядит каждая из вас. Я даже волосы причесать не смогу.
Она буквально рвала их сердца, перечисляя все, что она больше не сможет делать.
— Есть множество того, что ты по-прежнему можешь делать, — напомнила ей Сабрина. — Даже если ты не сумеешь писать картины, ты сможешь преподавать.
— Как я смогу преподавать, если не вижу того, о чем говорю? Нельзя преподавать историю искусства, если не видишь самих произведений.
— Уверена, ты сможешь. К тому же многие слепые выходят замуж. Твоя жизнь не кончена, Энни. Она просто станет другой. А это не конец света. Это всего лишь изменение.
— Тебе легко говорить! Моя жизнь кончена, и ты это знаешь. Как я теперь смогу вернуться в Италию? Мне придется жить, как ребенку, в родительском доме. — Энни снова начала всхлипывать.
— Это не так, — тихо сказала Тэмми. — Некоторое время, пока не привыкнешь, ты сможешь пожить с нами. А со временем будешь жить самостоятельно. Я уверена, это делают большинство слепых. Ты не какая-нибудь умственно отсталая, просто ты потеряла зрение. Существуют школы, в которых слепых обучают навыкам повседневной жизни. Научившись этому, ты сможешь жить самостоятельно.
— Нет, не смогу. Я не хочу ходить ни в какую школу. Я хочу писать картины.
— Может быть, ты сможешь заняться скульптурой? — предложила Тэмми и увидела, как Сабрина, сидевшая по другую сторону кровати, одобрительно подняла вверх два больших пальца. Самой ей это не пришло в голову.
— Я не скульптор. Я художник.
— Ты сможешь научиться. Подумай об этом.
— Моя жизнь кончена, — печально сказала Энни и заплакала как ребенок. Из глаз отца сразу же потекли слезы. Сабрине вдруг пришло в голову, что им следует быть с ней построже, чтобы заставить приложить усилия, чего сама она и не подумает сделать. Тэмми была того же мнения. Если Энни будет жалеть себя и откажется действовать, ее придется заставить это сделать. Но для строгих мер было еще слишком рано, ведь она только что узнала о своем несчастье и ее страшит будущее.
Они оставались с ней до ужина, а потом им пришлось уйти, хотя очень не хотелось оставлять ее. Они все были измучены, ей тоже требовался отдых. Они пробыли с ней почти целый день и пообещали вернуться утром.
Воскресенье прошло в основном так же, если не хуже, чем суббота, потому что реальность стала постепенно доходить до сознания Энни. Они ушли от нее в шесть часов. Для Тэмми это был последний вечер пребывания дома. Ей еще предстояло упаковать вещи, и она хотела какое-то время побыть с отцом. Крис приготовил им лазанью. В тот вечер он уезжал в Нью-Йорк.
Тэмми поцеловала Энни, из глаз которой катились слезы. Ее красивые зеленые глаза были теперь абсолютно бесполезны: они ничего не видели.
— Я уезжаю утром, — напомнила ей Тэмми, — и хочу, чтобы ты не бездельничала. Я приеду, возможно, на День труда, а ты к тому времени должна научиться многое делать самостоятельно. Договорились?
— Нет! — заявила младшая сестра, но голос ее, по крайней мере, звучал не жалобно, а сердито. — Я больше никогда не смогу самостоятельно причесаться, — сказала она, словно пятилетний ребенок, и все рассмеялись. Она лежала в постели и была невероятно красивая и очень беспомощная. Ее волосы с медным отливом блестели. Медицинские сестры их вымыли, а Сабрина поработала над ними щеткой.
— Ну что ж, — сказала практичная Тэмми, — в таком случае ты права. Если ты перестанешь причесываться, тебе действительно не найти ни мужа, ни бойфренда. Надеюсь, хотя бы мыться ты будешь?
— Не буду, — заявила Энни и, сев в постели, скрестила на груди руки.
Все рассмеялись. Сама того не желая, Энни тоже улыбнулась.
— Ничего смешного в этом нет, — всхлипнула она и снова расплакалась.
— Я знаю, малышка, — сказала, целуя ее, Тэмми, — что в этом нет ничего смешного. Но возможно, если мы возьмемся все вместе, жизнь станет более сносной. Все мы так тебя любим!..
— Я знаю, — сказала Энни, опускаясь на подушку. — Просто я не знаю, как за это приняться, и мне страшно.
— Пройдет какое-то время, и ты перестанешь бояться, — заверила ее Тэмми. — Если потребуется, можно ко всему приспособиться. У тебя за спиной вся семья.
— У меня нет мамы, — печально сказала Энни, и две крупные слезы скатились по ее щекам. Отец отвел взгляд.
— Да, но у тебя есть мы, — продолжала Тэмми, — и мы любим тебя всем сердцем. Я позвоню тебе из Лос-Анджелеса, и ты уж постарайся сообщить мне какие-нибудь новости. Если Сабрина пожалуется, что от тебя плохо пахнет, то я приеду и собственноручно вымою тебя своей мочалкой из люфты, которую ты терпеть не можешь. — Энни снова улыбнулась. — Так что будь хорошей девочкой. Не напрашивайся на неприятности. — Она обычно говорила это Энни, когда они были детьми. Между ними было три года разницы, и Энни была еще ребенком, когда Тэмми уже считала себя взрослой. Энни тысячу раз ябедничала на Тэмми, особенно когда дело касалось мальчиков. И Тэмми не раз грозилась поколотить ее, хотя никогда этого не делала.
— Я люблю тебя, Тэмми, — печально сказала Энни. — Позвони мне.
— Ты знаешь, что позвоню. — Поцеловав сестру в последний раз, Тэмми вышла из палаты. Остальные, поцеловав ее, тоже вышли. Сабрина сказала, что они с Кэнди приедут завтра, но только во второй половине дня. Она не сообщила Энни, что на следующее утро едет смотреть дом в Нью-Йорке. Она отправится в Нью-Йорк в восемь утра, то есть в то же время, что и Тэмми, которая поедет в аэропорт. Сабрина брала с собой Кэнди, с тем чтобы, если дом понравится, сразу принять решение.
В тот вечер за ужином все они высказывали свои соображения о дальнейших действиях. Никто из них не сомневался в том, что Энни необходимо поступить в специальную школу для слепых. Энни была права: теперь она очень многого не могла делать. Она должна была научиться заново наполнять водой ванну, поджаривать хлеб, причесывать волосы.
— Ей надо побывать у психоаналитика, — настаивала Сабрина. Она уже позвонила психиатру и оставила ей послание на автоответчике.
— И мне кажется превосходной твоя идея относительно того, чтобы заняться скульптурой, — сказала Тэмми.
— Если бы она захотела, это могло бы решить проблему. Однако сейчас ей кажется, что жизнь кончена. Если говорить о той жизни, какую она знала, так оно и есть. Ей нужно совершить переход в новую жизнь. А это непросто сделать, даже в ее возрасте.
— В моем возрасте это тоже нелегко, — невесело сказал отец, накладывая себе в тарелку отличной лазаньи, которую приготовил Крис. — Кстати, я думаю, что тебе следует оставить юриспруденцию и стать поваром. — За последнюю неделю, работая по дому, Крис проявил себя мастером на все руки. — Здесь ты мог бы найти работу в любое время.
