— Он хороший парень, — сказала Энни. — Мы с ним оба художники, и оба в этом году попали в аварию. У нас много общего.
— Моя мать была художницей, — сообщил Брэд Паркер. — Вернее, живопись была ее хобби. А по профессии она была балериной и выступала в парижском балете. Она попала в автокатастрофу, когда ей было двадцать лет, и это положило конец обеим ее карьерам. Но, тем не менее, она достигла успехов, занимаясь другим.
— Чем же она занималась? — вежливо осведомилась Энни. Страшно подумать, сколько жизней разрушили или вообще унесли автомобильные катастрофы. В школе она познакомилась с несколькими такими людьми, причем некоторые из них, как и она, были художниками. В школе училось около восьмисот человек самых разных профессий, и у каждого была своя история.
— Она преподавала танцы. Причем была очень хорошим педагогом. Она встретилась с моим отцом в тридцать лет, но продолжала работать и после того, как вышла замуж. Отец мой был слепым от рождения, так она даже его научила танцевать. Ей всегда хотелось основать школу, подобную этой. И я сделал это в память о ней. Кстати, у нас здесь тоже есть танцевальные классы. Там учат и бальным танцам, и балету. Надо бы вам как-нибудь попробовать, возможно, вам понравится.
— Не понравится, если этого нельзя увидеть, — резковато сказала Энни.
— Похоже, что тем, кто занимается в этом классе, это нравится, — возразил ничуть не обескураженный Брэд Паркер и заметил вдруг, как она прикоснулась рукой к промокшим сзади джинсам. Она промокла, шлепнувшись на подтаявший лед, ей хотелось съездить домой переодеться. — А у нас на такой случай имеется шкаф с запасной одеждой. Знаете, где он находится? — Она покачала головой. — Я покажу. Вы будете чувствовать себя очень неуютно в мокрых джинсах целый день, — тихо сказал он. Судя по голосу, он был не лишен чувства юмора. Наверное, он доволен жизнью и вообще хороший человек, решила она. По-отечески отнесся к ее проблеме. Интересно, сколько ему лет? Ей показалось, что он не молод, но спросить она не решилась.
Он повел ее наверх, в чулан, где на вешалках в шкафах висела одежда, которую хранили там на всякий случай. Окинув ее взглядом, он протянул ей джинсы.
— Эти, кажется, подойдут. В углу за занавеской есть примерочная. Я подожду вас здесь. Если не подойдут, можно примерить другие, — сказал он. Она, испытывая некоторую неловкость, примерила джинсы. Длинноватые, зато сухие. Она вышла из-за занавески, похожая на сиротку, и он рассмеялся. — Вы позволите мне закатать их? — спросил он. — Иначе вы споткнетесь и снова упадете.
— Конечно, — сказала она, все еще испытывая неловкость. Он закатал штанины, и получилось то, что надо. — Спасибо. Вы были правы. Мои джинсы промокли насквозь, я хотела в обеденный перерыв съездить домой переодеться.
— И к тому времени успели бы простудиться, — сказал он. Она рассмеялась:
— Вы говорите совсем как моя сестра. Она всегда боится, что я ушибусь, упаду или заболею. Совсем как мама.
— Это не так уж плохо. Иногда нам всем бывает нужна такая забота. Матери мне до сих пор не хватает, хотя ее нет уже почти двадцать лет.
— Я свою маму потеряла в июле, — тихо проговорила Энни.
— Сожалею, — искренне сказал он. — Это тяжелая потеря.
— Да, было очень тяжело, — честно призналась она. В этом году Рождество для всех них будет тяжелым праздником. И, слава Богу, что хотя бы День благодарения позади. Но все они боялись Рождества без матери. Они разговаривали об этом, когда разбирали ее одежду.
— Я потерял обоих родителей сразу, — сказал Паркер, провожая Энни в классную комнату. — В авиакатастрофе. В такие моменты, когда между тобой и загробной жизнью не остается никого, быстро взрослеешь.
— Мне это в голову не приходило, — задумчиво произнесла она, — но вы, возможно, правы. Правда, у меня остался отец. — Они добрались до ее классной комнаты. Утром у нее были уроки по Брайлю, а после обеда — уроки кулинарии. Предполагалось, что ученики должны научиться готовить мясной хлеб, который она терпеть не могла, но в том же классе занимался Бакстер, и они дурачились вовсю. Тем не менее, она научилась готовить отличные кексы и жарить цыпленка. И то, и другое в ее исполнении дома встретили с шумным одобрением. — Спасибо за джинсы. Завтра верну.
— В любое время, — сказал он. — Желаю удачного дня, Энни, — пожелал он и добавил; — Веди себя хорошо в песочнице. — Энни рассмеялась. У него было перед ней большое преимущество. Он ее видел, а она его — нет. Но голос у него был приятный.
Она проскользнула на свое место во время урока Брайля, и Бакстер принялся безжалостно подшучивать над ней:
— Теперь, значит, директор школы носит за тобой твой школьный портфель?
— Заткнись! — фыркнула она. — Он водил меня переодеться в сухие джинсы.
— Помогал тебе их надеть?
— Да замолчи ты. Нет, закатал штанины.
Бакстер тихо присвистнул и продолжал поддразнивать ее все утро.
— Кстати, я слышал, он очень привлекательный.
— Наверное, старый, — вздохнула Энни. Брэд Паркер вовсе не пытался приударить за ней. Он просто хотел помочь и вел себя как директор школы. — К слову сказать, это ведь он, а не ты помог мне подняться, когда я шлепнулась на лед.
— Я не мог, — просто ответил Бакстер. — Ведь я слепой, дурочка.
— Не смей называть меня дурочкой! — возмутилась она.
Они вели себя словно двенадцатилетние дети.
Учитель призвал их к порядку, и некоторое время спустя Бакстер вдруг сказал:
— Я думаю, ему тридцать восемь или тридцать девять лет.
— Кому? — удивилась Энни, успевшая сосредоточиться на домашнем задании по Брайлю, которое она, как обнаружилось, почти наполовину сделала неправильно. Это оказалось труднее, чем она думала.
— Мистеру Паркеру. Я думаю, ему тридцать девять лет.
— Откуда ты знаешь? — спросила она.
— Я знаю все. Он разведен, детей не имеет.
— Ну и что дальше? Что все это должно означать?
— Может, он к тебе неравнодушен. Ты его не видишь. Но он-то тебя видит. А мне уже трое говорили, что ты настоящая красавица.
— Они лгали. У меня три головы, и у каждой двойной подбородок. И помог он не потому, что я понравилась ему, а потому, что отнесся ко мне по-доброму.
— Между мужчиной и женщиной нет такого понятия, как «доброе отношение». Есть только заинтересованность или отсутствие интереса. Может быть, он как раз заинтересовался тобой.
— Даже если это так, то из этого ничего не выйдет, — рассудительно заметила Энни. — Он слишком стар для меня. Мне всего двадцать шесть.
— Да, это правда. Он слишком стар, — сказал Бакстер, и оба продолжили работу, пытаясь овладеть Брайлем.
Вернувшись вечером, Энни не застала сестер дома. А миссис Сибата собиралась уходить. Энни покормила собак и принялась за домашнее задание. В семь часов пришла домой Тэмми. Переступив через порог, она вздохнула с облегчением, сняла сапожки и заявила, что измучена до предела, потом увидела Энни и спросила, как прошел день.
