Леонид с энтузиазмом отдавал себя работе и ценил своих друзей. Он любил машины и футбол. Пиво в хорошей компании – тоже вещь великолепная! Хорошая погода, удобная одежда, уютная квартира, хозяином в которой был только он и никто больше, интересное кино, занимательная книга – все это тоже радовало Урманова.
Словом, он не собирался сжигать свою жизнь на костре страстей, не забивал себе голову иллюзиями, старался избегать ненужных хлопот, не ставил себя в зависимость от кого-то или от чего-то.
И потому с ясновидением закоренелого холостяка он сразу понял – с этой самой Марусей все будет по-другому.
…Урманов держался целый день. Он частично провел его на пляже, частично – в номере, пытаясь заснуть после обеда. Собственно, он и приехал сюда именно потому, что хотел отдохнуть (без отпуска прожил года три, не меньше). Он жаждал одиночества и тишины. Но Маруся! Кой черт она попалась ему на глаза…
Вечером он все-таки пришел в тренажерный зал.
Она была еще милей, еще трогательней, чем показалась ему в первый раз, особенно когда стояла спиной к раскрытому окну, и вечерний сад был виден за ней; лицо, освещенное люминесцентными лампами, казалось слишком прозрачным и бледным, а глаза, зеленовато-серые, – невероятно огромными, точно нарисованными.
Золотисто-рыжие волосы, пушистые и мягкие, вьющиеся на концах – такие прически носили актрисы, игравшие в старых фильмах, – Вивьен Ли, Ингрид Бергман, Валентина Серова…
Она казалась то веселой, то бесконечно печальной – и это было ужасно. Потому что таких женщин обманывать было нельзя.
«Ну ладно… – мучаясь от раздирающих его сомнений, в конце концов решил Урманов. – Будь что будет!»
Они провели остаток вечера вместе, а потом вечер перешел в ночь.
Маруся осталась у него в номере, но никакой радости эта победа Урманову не принесла. Поскольку он оказался в еще большей зависимости от Маруси.
Она была такой тоненькой, такой стройной и вместе с тем такой упруго-плотной, мягкой и твердой одновременно, холодной и горячей, что Урманов почувствовал страх. Ее кожа была слишком гладкой и слишком нежной. Слишком изящная шея, слишком беззащитные ключицы! Да, таких женщин обманывать нельзя. Их нельзя предавать. Их нельзя бросать. С ними нельзя быть грубым и бесцеремонным. Им нельзя лгать.
Каждый их поцелуй – величайшая милость. Прикосновение – награда. Такие женщины превращают мужчин в рабов, в тряпки. Из-за таких добровольно расстаются с друзьями, футболом, пивом, забывают о работе, о самом себе, из-за таких уже невозможно наслаждаться комфортом и уютом, поскольку мысли начинают рождаться совсем другие – «ну я-то ладно, а вот хорошо ли ей, моей душеньке?..» Такие пострашней женщин роковых, женщин-вамп – хотя романы с последними тоже ничем особо хорошим не заканчиваются.
Ну да, если уж вспоминать о романах, то в первую очередь Урманову вспомнились «Три товарища» Ремарка. Патриция Хольман – трогательная Пэт, умирающая от туберкулеза, ради которой главный герой был готов заложить душу… И ведь умерла все-таки, сделала его навеки несчастным, лишила радости жизни! Потому как после таких Пэт все остальные женщины уже не котируются…
И самое-то интересное, эта Маруся тоже палец о палец не ударила, чтобы как-то его, Урманова, приворожить! Она была то покорной, то равнодушной, то молчаливой, то вообще куда-то далеко уплывала своими мыслями, и потому у Урманова не возникло ощущения, что после совместно проведенной ночи Маруся стала хоть на миллиметр ближе.
Урманов был больше чем уверен, что потом она не стала бы сама искать его, напоминать о себе, делать вид, что они, точно липкой лентой, теперь повязаны любовью.
Так оно и случилось. Она сбежала от него посреди ночи.
Урманову пришлось самому искать ее.
Он придумывал поводы для того, чтобы находиться рядом с ней. На второй день он вытащил ее на экскурсию к источнику. На третий – все-таки стал ходить на занятия по гимнастике вместе с тетками, мечтающими похудеть, и спасающимися от инфаркта пенсионерами. Уже не вылезал из тренажерного зала. Он ходил за Марусей, точно собачка, он уже забыл о том, что приехал сюда отдохнуть, он сам для себя обесценился. Цену имело только то, что нравилось Марусе.
Иногда она казалась ласковой и нежной, иногда – пугающе равнодушной. О чем она думала, что таилось в ее прошлом – загадка. А иногда она была такой печальной, такой несчастной, что у Урманова все переворачивалось внутри.
Путевка его в пансионате заканчивалась в середине августа, но он сходил в администрацию и продлил ее еще на две недели. Начальство звонило, требовало Урманова вернуться из отпуска и приступить к работе, а он врал и изворачивался. Он не хотел покидать Марусю.
Он не хотел возвращаться в Москву, не хотел возвращаться к красавице Регине и добрейшей Гуле Соловьевой, он хотел только одного – быть рядом с Марусей.
Темная, бесконечная ночь. Хаос. Ничего нет.
Потом – слоено толчок. Нечто, что заставило его очнуться. Нет, не пробудиться, не осознать себя и происходящее, а только ощутить эту грань между бытием и небытием.
Минуту назад его еще не было, а сейчас – он уже есть.
Так странно…
Лишь одно чувство, одна мысль, не выраженная словами, – он есть.
Кто он? Где? Зачем? Что было до того и что будет дальше? Какой во всем этом смысл? Этих вопросов тоже не существовало пока.
Он есть.
Да-да, эта грань между бытием и небытием, она была так реальна, так отчетлива, что сомневаться не приходится – он все-таки есть!
Колебания электромагнитных волн вокруг, в ночи – тревожные, беспокойные, постоянные. Они несут в себе информацию, но какую?
Хаос вокруг тоже пугает, поскольку в нем нет ничего основательного, ничего такого, за что можно было зацепиться. Ни верха, ни низа, ни права, ни лева… А ему хотелось определенности, хотелось точных координат.
Следующая его мысль, так же не выраженная словами, была такая: я, наверное, во Вселенной. В центре мироздания. Или я – сама Вселенная?
Эй, кто-нибудь!
…Маруся проснулась и резко села.
В открытое окно лился холодный, уже осенний воздух – никакого намека на бабье лето. Вчера, накануне первого сентября, уехало очень много отдыхающих с детьми, и сразу же в пансионате стало тише.
Эту ночь она провела одна, сказав Урманову, что устала и ей все надоело. Ей в самом деле все надоело: ждать, выгадывать удобный момент, самой режиссировать ситуацию, рассчитывать, придумывать новые способы наказания… Уже почти месяц она старалась изобразить Юдифь, карающую Олоферна, но у нее ничего не получалось! То одно мешало, то другое, то она начинала сомневаться в том, правильно ли поступает, то просто становилось страшно…
– Сегодня, – произнесла вслух Маруся. – Я сделаю это сегодня.
