Что-то было не так – это он сразу понял. Темнота вокруг давила, а страх и беспокойство волнами накатывали на него.
Сначала он думал, что скоро это прекратится, и вновь наступит тишь да благодать, но давление извне только усиливалось.
Он почувствовал панику.
А что, если это конец? Если это снова переход – на этот раз обратно, в небытие? И жернова судьбы вновь растирают его в прах? Пожил, осознал свое существование – и все, обратно, в черную пустоту…
Это длилось довольно долго, и лишь иногда случались передышки, во время которых он мог отдохнуть, а после его начинало еще сильней давить и сплющивать.
Но передышки становились все короче. Он задыхался, ему не хватало кислорода.
А потом случилось самое неприятное – он вдруг стал терять привычные координаты. Вселенная дрогнула и поплыла куда-то – наверное, возвращаясь в хаос.
Его окончательно расплющило и сдавило…
И случилось непоправимое – он провалился в какое-то иное измерение, в котором невозможно было существовать. Нестерпимый, жуткий холод. Свет – ослепительно яркий. Грохот и гул вокруг!
Он сделал первый вдох и закричал.
– Кто у вас, видите? – строго спросила акушерка.
Маруся заморгала глазами. Она видела все прекрасно, но сознание ее еще плавало в каком-то тумане.
– Мамочка, кто у вас? – опять настойчиво повторила акушерка.
– М-мм… мальчик, – шепотом ответила Маруся.
«Почему же – мальчик? – сознание постепенно стало включаться. – Ну да, формально – это мальчик, но „мальчик“ – звучит как-то абстрактно. Неправильно. Мало ли мальчиков вокруг… На самом деле – это же сын! Мой собственный сын!»
После всех мучений, ожиданий, страха, беспокойства, того кошмара, который случился на Крымском мосту, и двадцати двух часов родов, Маруся вдруг ощутила радость такой силы, что едва не потеряла сознание.
«Сын!» – захлестнуло ее ликование. Наверное, полководцы не испытывают такого подъема, когда после многолетней войны их войска маршируют в победном марше по площадям завоеванных стран… Куда там даже Александру Македонскому, захватившему полмира! Наверное, такого не испытывают и многомудрые мужи, десяток лет блуждавшие среди сухих формул и внезапно ощутившие озарение. Разве чувствуют они потом такой же восторг и гордость, когда в присутствии королей и прессы им вручают Нобелевскую премию за открытие какого-то нового, разрушительного вещества? Нет же! А новоизбранный президент – так же он взволнован и горд, когда произносит свою клятву при всем честном народе во время инаугурации? Вряд ли…
Потому что радость Маруси была какого-то иного свойства – чистая и яркая, без единого сомнения, и если с чем и можно было ее сравнить, то разве что только с солнечным светом.
– Сын! – потрясенно прошептала она.
…Эта радость никуда не исчезла потом, просто Маруся научилась ей немного управлять. Но привыкнуть к тому, что у нее теперь есть сын, так и не смогла. Первые дни она только и делала, что улыбалась.
Она не просто любила этого маленького мальчика – она обожала его, она думала только о нем, она жила только для него, она легко пожертвовала бы своей жизнью ради него.
И знала: эта радость – навсегда. До самой ее смерти. Никогда она не привыкнет к тому, что у нее есть сын, всегда будет изумляться этому чуду, произошедшему с ней.
– Давай-давай, заноси! Вот сюда, так, аккуратненько… Марусь, в этот угол или тот? Нет, совсем к окну не надо – из форточки будет дуть! – командовала Кристина Пескова.
Виталик, сосредоточенно пыхтя, под ее руководством устанавливал детскую кроватку в комнате Маруси. Кроватка была не новой, но в довольно приличном состоянии. Равно как и коляска. И две ванночки – совсем крошечная, для новорожденных, и чуть побольше. И еще гигантский мешок детского приданого. Работая в соцзащите и к тому же будучи очень деятельной особой, Кристина взяла на себя поиск всего необходимого.
– И ни копейки не попросили за это – заметь! – с торжеством произнесла она, кивнув на те богатства, которые теперь занимали все пространство в комнате. – Вот, а говорят, добрых людей нет!
Виталик закончил с кроваткой, осторожно присел рядом, на краешек стула.
– Сделал? Большое тебе мерси. Ну все, а теперь иди, иди! – сурово сказала ему Кристина. – Тут, понимаешь, полная стерильность нужна, а ты алкогольные пары распространяешь по комнате!
– Что ты его гонишь? – вступилась за соседа Маруся. – Виталик, правда – спасибо, ты очень помог! Как бы мы с Кристинкой все эти тяжести сюда затащили…
Виталик ничего не ответил, только поправил хвост волос на затылке.
– Как назовешь? – почему-то шепотом спросила Кристина, глядя на маленький сверток у Маруси на руках.
– Егоркой.
– Замечательное имя! – восхитилась та. – А по отчеству как запишешь?
Маруся помолчала. Потом произнесла нехотя, устало:
– Леонидович.
Кристина с Виталиком переглянулись.
– Егор Леонидович? Нет, не звучит как-то, – неожиданно подал голос Виталик. – Несолидно.
– А и правда! – спохватилась Кристина. – Егор – это ведь производное от Георгия, да?.. Георгий Леонидович – куда как лучше! А дома можно Егоркой называть…
Маруся улыбнулась:
– Ну вот, быть вам теперь крестными!
Кристина покраснела, а Виталик побледнел.
– Такая ответственность… – придушенным голосом выдавил из себя он. – Но нет, Маруся, ты не думай – я согласен!
А Кристина ничего не сказала – само собой разумеется, что она тоже была согласна.
Некоторое время они все сидели молча. Маруся смотрела на Егорку, а Виталик с Кристиной – на нее. Потом Егорка начал проявлять беспокойство.
– Голодный! – с удовольствием пояснила Маруся и повернула к ним Егорку, чтобы те полюбовались, как он кряхтит и пыхтит, наливается малиновым гневным румянцем, забавно кривя личико. – Это прелюдия. А потом будет сам концерт!
– Господи, голодный! Ребенок голодный! – перепугалась Кристина. – Виталик? – грозно прошипела она.
– Иду-иду… – Виталик, тоже страшно взволнованный, прыжками, на цыпочках, словно огромный кенгуру, выскочил из комнаты.
Маруся принялась кормить Егорку. Не сразу заметила, что Кристина тихо плачет, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
– Кристина, не надо, – спокойно произнесла Маруся.
– Все-все, не буду! – та поморгала мокрыми ресницами, потом вскочила. – Ладно, пойду кашу тебе сварю.
– Мне?
– Ну да – это ведь ты в первую очередь должна питаться!
– Не надо… Ты и так для меня столько сделала! Ей-богу, я справлюсь… – тихо засмеялась Маруся.
