Это напомнило Элли детство, летние дни, которые, казалось, длились по тысяче лет, и долгие скучные послеполуденные часы в поисках какого-нибудь спасения от жары — у ручья или в глубокой тени деревьев Она подумала, что была ужасно одиноким ребенком и, наверное, Блю был таким же.
Обходя последнюю группу деревьев перед домиком, она заметила Маркуса и Блю, стоявших перед оранжереей. Элли замедлила шаг. Судя по их жестам, они обсуждали какую-то проблему, и Маркус взял лист бумаги, который протягивал ему Блю, потом вытащил из кармана ключи и лениво помахал другу. Блю поднял какую-то коробку и понес ее в оранжерею.
Элли представила себе прохладный, ароматный воздух внутри этого длинного строения, и ноги сами понесли ее прочь от душного домика к оранжерее. К Блю.
Подойдя к двери, она услышала музыку. Остановилась, прислушиваясь. Одно из самых красивых, правда, несколько заигранных музыкальных произведений. Если Элли и сомневалась, стоит ли входить, то эти звуки отмели прочь все ее сомнения. Она открыла дверь и переступила через порог. Музыка охватила ее, печальная и мучительная, удивительно сочетающаяся с этой атмосферой. "Тадж-Махал". Она прошла несколько шагов, но, не увидя Блю, остановилась, чтобы впитать в себя эту необыкновенную гармонию — нарастающие звуки музыки, ослепительную красоту розовых ветвей над головой, приносящую облегчение, прохладу и запах влажной земли и цветов.
Элли подошла поближе к стелющимся побегам розовых и белых орхидей того типа, которые можно увидеть в детских комнатах и за корсажами дам, и попыталась вдохнуть аромат. Они не пахли, но все равно были прекрасны, и она подняла руку, чтобы прикоснуться к одному из цветков.
Внезапно сверху донесся какой-то звук, шипение, которое она не смогла распознать, а потом — дождь посыпался на нее мелкими капельками, освежая раскаленную кожу, увлажняя волосы. Элли подняла лицо, тихо смеясь. Разве бывала она когда-нибудь в подобном месте? Она пошла по тропинке, ныряя под ветки и низкорастущие деревья, по вымощенной гравием дорожке мимо маленьких прудиков с водой медного цвета, окруженных орхидеями в форме пауков, в форме труб и странных, неземных существ. Некоторые были огромными, другие — крошечными, некоторые — красивыми, другие — нет. Наконец сквозь густую зелень она заметила обтянутую джинсами ногу, нагнулась под очередной лианой и уже открыла было рот, чтобы выразить свой восторг. В эту минуту канон закончился, и вокруг воцарилась тишина. Элли чувствовала каждое, свое движение, ясно ощущала, как сгибались ее локти и колени, слышала гул крови в ушах и тихий шум собственного дыхания.
Из колонок загремела музыка Баха, веселое и одновременно горестное произведение, лучший из его скрипичных концертов, праздник и плач — смесь радости и печали, которую можно найти в любом моменте любой жизни. Элли поднялась, отбрасывая волосы с лица, и увидела его. Она замерла, не смея произнести ни слова. Потому что Блю стоял на небольшой полянке на фоне стены из буйно разросшихся орхидей, раскинув руки и запрокинув голову, и дождь серебром омывал его лицо, шею и руки, мочил его рубашку, джинсы и волосы. На его лице застыло такое выражение, которое можно было принять и за глубочайшее горе, и за немыслимую радость. Или за благоговение. Даже можно было представить, что он плачет, растроганный музыкой до глубины души, как и Элли.
И в этот момент она поняла. На земле больше не было такого человека, как он! Никого с таким буйством радости, страсти и горя в душе, с такой смесью красоты и потери, с таким сердцем, полным музыки и цветов! "Подумай, — сказала она себе. — Подумай, каково тебе будет, когда он начнет отстраняться, когда ты поймешь, что не можешь спасти его от самого себя. Когда тебе придется сесть в машину и уехать и вернуться к прежней жизни…" Но это было то же самое, что представлять себе последний день каникул в их первый день. Ты знаешь, что он наступит, но до него еще так далеко! Блю был прекрасен, когда стоял вот так среди цветов!
Пораженная, она, наверное, издала какой-то звук, потому что он повернулся и опустил руки. Его лицо было мокрым и словно светилось. Он не улыбался, просто серьезно смотрел на нее из-под намокших ресниц. Потом скрестил руки, взялся за край рубашки и снял ее одним движением. Бросил на пол и протянул руку Элли. Ее взгляд скользнул по его тонкой талии, потом по груди, и — она захотела стоять рядом с ним обнаженной. Ее ноги пошли сами, и она, подхватив край собственной футболки, стащила ее и бросила. Дождь стекал по ее лицу и груди, собирался в волосах, а потом падал каплями на плечи.
Он сделал шаг, схватил ее, обнял, и Элли ощутила пожар в крови под кожей, когда подняла глаза, чтобы взглянуть на него, на Блю. Он взял ее за подбородок и поцеловал грубо, без изящества, с животной потребностью, и она открылась и впустила его, так же грубо впиваясь в его губы. Он плотно прижал ее к себе. Она положила руки на пояс его джинсов, обняв его и ощущая эластичную ткань его белья, и почему-то эта деталь возбудила ее до крайности. Ей захотелось сорвать с него все, касаться его тела своим телом, и она куснула его губы и опустила ладони на его ягодицы. Его руки тоже скользили по ее спине, по бокам, а его рот — о, его рот! Он целовал, впивался, прикасался и пробовал, и каждое мельчайшее движение выражало неудержимую страсть.
Блю хотел ее!
Это вызвало в ней какое-то неистовство, и она прервала поцелуй, чтобы, не вытирая воды, потоками льющейся по лицу, расстегнуть его джинсы. Он втянул живот, помогая ей, и его ладони скользнули по ее плечам и спине, пока он не нащупал застежку ее бюстгальтера и не расстегнул ее. Элли опустила руки, и он упал между ними. Она отбросила его ногой и притянула руки Блю себе на грудь. Его ладони были слегка загрубевшими, но его рот, когда он опустился на колени и прижался губами к ее соскам, оказался шелковистым и горячим, и она закрыла глаза, испытывая острое возбуждение и закинув голову назад, под струи воды. Ее руки обхватывали его мускулистые плечи, шею, запутались в его волосах.
Он поднял голову, положил руки ей на плечи. Элли посмотрела вниз, закончила расстегивать и начала сдвигать одежду, но, чувствуя его взгляд и не слыша никаких слов, смутилась на мгновение. Она остановилась и подняла глаза, внезапно подумав, что он, может быть, не хочет заниматься любовью здесь, ведь это, в конце концов, его святилище.
— Ты бы предпочел пойти в домик? — спросила она.
— Нет. — Он тихо рассмеялся. Его пальцы гладили ее шею, а глаза ласкали ее губы, волосы. — Я просто хочу посмотреть на тебя.
Его руки опустились ниже, обхватили ее груди. Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее ключицу, и слизнул воду, капельками собравшуюся там. Конечно, он не станет спешить. Он никогда не спешит. Он не торопился, исследуя, пробуя на вкус округлость ее плеча, тяжесть ее груди. Элли закрыла глаза, опустила руки на его влажные волосы и позволила своему желанию расти.
— Ты сложена как маленькая куколка, — сказал он и упал на колени, чтобы поцеловать ее живот.
Она слегка наклонилась над ним, прижимая к себе его голову и гладя его прекрасные плечи и волосы.
Внезапно он застонал, и его напряженные руки замерли на ее бедрах. Он опустил голову. Опьяненная, она спросила:
