Доктор Олкот передал Вики Бренде. В приемной никого не было, но он все равно заговорил шепотом:
— Мы сделали ей укол невпогена, и нужно будет приехать завтра и послезавтра на уколы. Они должны поднять уровень лейкоцитов. Я также прописал Вики антибиотик и тайленол, чтобы сбить жар. Через несколько дней ей должно стать лучше. Когда уровень лейкоцитов поднимется, мы возобновим химиотерапию, начиная с маленьких доз. — Он посмотрел на Вики. — Хорошо?
Она дрожала.
— Хорошо.
Бренда взяла Вики за руку.
— Что-нибудь еще?
— Ей нужно отдыхать, — сказал доктор Олкот. — Я больше ничего не хочу слышать о пикниках на пляже…
— Хорошо, — быстро проговорила Бренда. Она уже и так чувствовала себя виноватой (за Уолша, за поцелуй с Джошем, за то, что писала, вместо того чтобы молиться) и сожалела (о чертовой «пятерке с плюсом», о картине Джексона Поллока, о том, что не послала Диди) — так что ничего не изменилось, когда доктор Олкот и вину за пикник повесил на нее. «Я хотела, чтобы Вики стало лучше», — могла бы сказать Бренда, но вместо этого произнесла: — Простите.
В машине Вики обмотала ноги флисовым одеялом и вжалась в сиденье.
— Я получила по заслугам, — сказала она.
— Ты о чем? — спросила Бренда.
— Я хотела покончить с химиотерапией, — призналась Вики. — И вот теперь химиотерапия покончила со мной. Один раз в неделю, слабая доза. Это не может убить даже однокрылую муху.
— Не думай так.
— Клетки окрепнут, — сказала Вики. — И распространятся.
— Перестань, Вик. Ты должна сохранять позитивный настрой.
— И я сама в этом виновата.
— Не понимаю, как ты можешь такое говорить, — сказала Бренда. — Ты не виновата в том, что заболела.
— Я виновата в том, что не поправляюсь, — сказала Вики. — Я не стремлюсь к этому. — Она наклонила голову к окну. — Господи, как я виновата.
Бренда завела машину и сказала:
— Аминь.
* * *
Сердцу не прикажешь, подумала Мелани. И утром, после первого визита к врачу, она позвонила Питеру в офис.
Мелани лежала на кровати с закрытыми глазами, слушая уже привычное пение крапивника. Она чувствовала себя уставшей, потому что эту ночь снова провела с Джошем — они ездили к пруду Квиднет — и вернулась домой уже после полуночи. Вчера Мелани ездила с Вики в больницу. Пока Вики была у врача, который пытался поднять уровень лейкоцитов у нее в крови, Мелани посетила угрюмого терапевта, белокурого доктора, которому, по всей видимости, оставалась пара месяцев до пенсии. Он ужасно разговаривал с пациентами, но Мелани было все равно. Она услышала биение сердца своего малыша. Тук, тук, тук. Женщина и не представляла, что была огромная разница между тем, как она представляла это сердцебиение и как действительно оно звучит. Беременность была реальностью. Мелани здорова и способна к продолжению рода. Она была беременна десять недель; сейчас ребенок был размером со сливу.
Мелани положила руку себе на живот.
— Привет, — прошептала она. — Доброе утро.
Она ждала какого-то знака. Ей легко было скрывать эту новость от Питера, потому что, хотя ее и тошнило и она чувствовала себя очень, очень усталой, не было никакого явного проявления ее беременности. Она даже не была похожа на беременную. Но это сердцебиение было настоящим, его невозможно было отрицать, и Мелани восприняла это как знак. Не то чтобы она считала, что должна сказать обо всем Питеру. Она просто этого хотела.
И поэтому, когда Джош с детьми ушел на пляж, Бренда отправилась писать, а Вики закрылась в комнате, Мелани направилась к магазину и позвонила Питеру с платного уличного телефона.
Мелани наслаждалась сконсетским утром: голубыми цветущими гортензиями, свежескошенной травой, запахом теннисных кортов с глиняным покрытием через дорогу от казино, ароматом кофе и булочек, который доносился из магазина. А еще запахом Джоша на ее коже. Даже если Питер будет с ней груб, даже если он откажется ей верить, он не сможет испортить этот день.
— Доброе утро, — сказала секретарь. — «Раттер энд Хиггенс».
Даже если он заявит, что ему все равно.
— Соедините меня с Питером Пэтченом, пожалуйста, — сказала Мелани, стараясь говорить деловым тоном.
— Одну секунду, пожалуйста.
За этим последовала пауза, затем щелчок, затем гудки. Мелани переполняли страх, волнение и все те же неприятные чувства, связанные с Питером, которые она считала уже похороненными. «Черт! — подумала она. — Повесь трубку!» Но только подумав об этом, Мелани услышала голос Питера:
— Алло? Питер Пэтчен.
Его голос. Удивительно, но она забыла его, или почти забыла, но сейчас эти три слова шокировали ее.
— Питер? — сказала Мелани. — Это я. — Затем она испугалась, что он перепутает ее «я» с Фрэнсис Диджитт, и добавила: — Мелани.
— Мелани? — Он казался удивленным, и, если она себя не обманывала, приятно удивленным. Но нет, этого просто не могло быть. Это можно было объяснить большим расстоянием, плохой связью, тем, что Мелани говорила по старому ржавому таксофону.
— Да, — сказала она, стараясь сохранять спокойный, холодный тон.
— Как ты? — спросил Питер. — Где ты?
— В Нантакете, — сказала она.
— О, — ответил он. Неужели она действительно услышала разочарование в его голосе? Не может быть. — И как там?
— Прекрасно, — сказала она. — Чудесно. Лето, солнце, море, пляж. Как в Нью-Йорке?
— Жарко, — сказал Питер. — Душно. Кипящий котел.
— Как работа? — спросила она.
— О, ты же знаешь. Как обычно.
Мелани сжала губы. То же самое. Это значит, что он по-прежнему спит с Фрэнсис? Мелани не собиралась спрашивать; ей было все равно. Она беспокоилась о своем саде — о бедных клумбах с многолетними растениями! — но она и об этом не собиралась спрашивать.
— Ладно, я просто звоню, чтобы сообщить тебе… — Господи, неужели она действительно собиралась это сказать? — Я беременна.
— Что?
— Я беременна. — Новость казалась меньше и проще, когда Мелани ее произнесла, чем когда она мысленно составляла эту фразу. — Беременна. Роды в конце января.
В трубке стало тихо. Конечно. Мелани посмотрела на девяти- или десятилетнюю девочку, которая заходила в магазин со своим отцом. «Принцесса жевательных резинок» — было написано у нее на футболке. У девочки были длинные тонкие ножки, как у аиста.
— Ты меня разыгрываешь, — сказал Питер. — Это шутка?
— Не шутка, — ответила Мелани. Хотя подумать так было в стиле Питера. — Я никогда не стала бы шутить на эту тему.
