Бренда уставилась на свой несъедобный ленч. Она хотела вылить бутылку воды Амрите на голову. «Ты маленькая соплячка! — подумала она. — И поэтому ты это делаешь? Потому что я поставила Уолшу оценку, которую он заслуживает? Или потому, что ты сама в него влюблена?» Бренда хотела выплеснуть суп из тунца в лицо Биллу Франклину. Тем вечером в «Каппинг рум» он проявил свою истинную сущность. Он сидел в баре и напивался, готовый начать охоту на любую молоденькую девушку — или парня, который пришел без сопровождения. Дядюшка Перви — вот кто был отвратителен. И еще была доктор Атела. Она была хуже всех, поскольку Бренда видела, что, прикрываясь унылым беспокойством и сдержанным неодобрением, Сюзанна наслаждалась ее страданием. Если бы они были в Древнем Риме, Атела бросила бы Бренду в клетку со львами и аплодировала бы последовавшему за этим зрелищу. Но почему? Из-за того, что Бренда молода? Потому что она была хорошим преподавателем? Неужели Сюзанна Атела просто завидовала Бренде? Неужели она чувствовала какую-то опасность? Другой заведующий кафедрой мог бы выразить разочарование, но на лице Атела застыло смирение, словно она все время знала, что подобное должно произойти, словно она это предвидела. Бренда была потрясена; она встала.
— У меня и у самой в час назначен ленч, — сказала она. — Поэтому если вы меня простите…
Бренда схватила бутылку воды, а остальную часть своего ленча оставила на столе. Через несколько секунд она уже растворилась в толпе голодных студентов.
Бренда полезла в сумку за сотовым. Позвонить Уолшу, проинструктировать его, сказать, чтобы он все отрицал. У них не было никаких доказательств! Билл Франклин видел их вместе в «Каппинг рум». И, возможно, кто-то заметил, как они целовались в аудитории Парсона, номер 204. Почему она была так глупа, так неосмотрительна? Не важно, были у них доказательства или нет, это была правда, Бренда могла ее отрицать, но она бы соврала. У нее были романтические и сексуальные отношения с одним из ее студентов. И поэтому ее ожидает дисциплинарное взыскание. Она лишится работы и вместе с ней своего доброго имени, своей репутации. Бренда могла покинуть территорию «Чемпиона» и сесть на автобус домой, ни разу не оглянувшись, но в аудитории были вещи, которые она не могла там оставить, — кое-какие бумаги и первое издание Флеминга Трейнора. Бренда поспешила обратно на кафедру английского языка.
Стул миссис Пенкалдрон был свободен, и недоеденный салат «Цезарь» стоял на листочке бумаги у нее на столе. Бренда полезла в сумку и нащупала там одинокий ключ на проволочном кольце с бумажным ярлыком, на котором миссис Пенкалдрон вывела карандашом «Аудитория Баррингтона». Бренда посмотрела на тяжелую панельную дверь. У нее не было времени! Ей нужно было отсюда убираться! Пойти в аудиторию, забрать вещи! Теперь дверь казалась ей еще более внушительной, чем в начале семестра, но, несмотря на это, а может, именно поэтому Бренда зашагала по коридору в ее направлении. В комнате для ксерокопирования за аппаратом стоял Оги Фиск, и его присутствие испугало Бренду, но, когда она проходила мимо, он даже не поднял глаз.
В своих показаниях Бренда заявляла, что лишь частично понимала, что делала в тот день. Она сказала:
— Я была не в себе. Расстроена. Потрясена, подавлена, совершенно сбита с толку. У меня в голове был туман. Я сама не понимала, что делаю. Я совсем не хотела украсть картину. Я просто хотела…
— Хотели что, доктор Линдон?
— Увидеть картину еще раз, — сказала она. — Попрощаться с ней.
Бренда ввела код и отперла замок. Она нисколько не удивилась бы, застав внутри миссис Пенкалдрон, сидящую за столом эпохи королевы Анны в ожидании Бренды. Но аудитория была пуста, в ней было совершенно тихо, прямо как перед началом занятий в течение всего семестра. Бренду охватило чудовищное чувство утраты. Начало конца. На ее карьере можно поставить крест, и все это произошло по ее собственной вине. Бренда столкнулась на своем пути с искушением, но вместо того, чтобы его обойти, встретилась с ним в баре.
Бренда поставила сумку и бутылку с водой на стол эпохи королевы Анны и стала перед картиной. Она пыталась поглотить ее, впитать в себя, потому что, конечно же, больше ее никогда не увидит. Бренда хотела прижаться к картине лицом, почувствовать ее текстуру своей щекой; она хотела забраться в эту картину и стать ее частью.
Женщина услышала шум. Она повернулась и увидела миссис Пенкалдрон, которая стояла перед ней в такой позе, словно Бренда была бешеной собакой. Миссис Пенкалдрон убрала бутылку с водой со стола эпохи королевы Анны (на нем, конечно же, осталось бледное круглое пятно).
— Что вы здесь делаете? — спросила лаборантка. — Вам больше нельзя здесь находиться! А это… — Она покачала бутылкой воды и вытерла пятно на столе своим рукавом. — О чем вы думаете? Вы же знаете правила!
— Простите, — сказала Бренда. — Простите.
— Вы знаете правила, но не соблюдаете их, — продолжала миссис Пенкалдрон. — Извинение не оправдывает ваш проступок.
Бренда подняла вверх руки.
— Ладно, как скажете. Я пришла забрать свои вещи. Я ухожу.
— Я упакую ваши вещи как полагается и отошлю их по вашему домашнему адресу, — сказала миссис Пенкалдрон. — Предлагаю вам немедленно освободить эту аудиторию и покинуть территорию кафедры, иначе мне придется вызвать охрану.
— Охрану? — спросила Бренда. — В этом нет никакой необходимости… — Она очень хотела назвать миссис Пенкалдрон по имени, но не знала его. — Я ухожу.
В дверном проеме показался Оги Фиск. Он посмотрел на Бренду взглядом, в котором смешались жалость и отвращение.
— Я все слышал, — сказал он. — Все знают. Атела уволила вас?
— Ей не пришлось этого делать, — ответила Бренда. — Я ухожу.
— Вам не удастся от этого убежать, — сказал Оги. — Это навсегда приклеится к вам. То есть вы можете найти другую работу, но когда-нибудь кто-то все равно узнает.
— Это позор, — сказала миссис Пенкалдрон. — Я знала, что между вами двумя что-то не так. Не могла понять что и, уж конечно, не ожидала, что… но что-то, да, что-то я почувствовала с самого начала.
— Мы все полагали, что ваш успех будет недолговременным, — произнес Оги. — Женщина, столь привлекательная, как вы, и с такой темой диссертации, со специализацией, в которой больше никто на земле не разбирается… Я знал, что так не бывает. В вас было что-то подозрительное, что-то искусственное. Мы все это знали.
— Перестаньте, — сказала Бренда. Неужели они не видели, что она и так была достаточно расстроена?
— Это вы перестаньте, — сказала миссис Пенкалдрон и указала на дверь. — Уходите, или я вызову охрану.
Не в себе. И совершенно сбита с толку. И вне себя от злости. Бренда ненавидела миссис Пенкалдрон. Лаборантка никогда ей не нравилась, но сейчас Бренда ее просто презирала. А еще Оги Фиск — отвратительный тип! — с копной рыжих волос и белыми надутыми губами. Недолговременный успех? Он несколько раз приглашал ее сходить куда-нибудь вместе, и каждый раз Бренда отшивала его. Не в своем уме. Что-то подозрительное и искусственное? После шести лет аспирантуры, тысяч часов, проведенных за чтением и исследованиями? После всей этой работы? Рабской преданности? Внезапно Бренду охватила ярость. Ее не выгонят из этой аудитории. Она хорошо работала; она была хорошим преподавателем.
