– Сейчас подойдёт, минутку.
В кабинет вошёл лейтенант.
– Товарищ майор! Готов.
– Отвези Ольгу Борисовну домой, потом езжай быстро обратно, есть задание.
Я уже вышла в коридор. Лейтенант догнал меня и шёл рядом.
– Вот сюда, – он показал выход к лестнице.
Мы вышли во двор через какой-то другой вход. Пропуск у меня никто не спрашивал.
– Я машину во двор загнал, думал, долго здесь пробудете, – сказал лейтенант. – На таких процедурах и в обмороки падают, и скорую вызывают.
– Я сильная, – ответила я.
Сели в машину. По дороге лейтенант не доставал меня разговорами, уверенно и быстро вёл машину. «Интересно, когда отдадут Семёна? Папа, конечно, всё организует, как положено. Хорошо, что у меня есть такой папа. Где сейчас Ванечка?»
Я достала телефон и набрала сына.
– Да, мама?
– Ванечка, здравствуй, сынок! Ты где?
– Мама, я дома, собираюсь в Лондон, потом в аэропорт сразу. Как это случилось?
– Ваня, папу застрелили. Больше ничего не знаю. Прилетай скорее! Мне так плохо без тебя!
– Мам, думаю, к ночи буду дома, пока!
– Пока, сыночек, жду!
Отбой. Ваня летит домой. Несколько дней мы будем вместе, потом он снова уедет в свою Англию, и я останусь совсем одна, даже без компании проклятого мужа. Может, пойти учиться? К примеру, управлять своей фабрикой?
Тут я осознала, что назвала фабрику своей. Никогда раньше такого не было! В разговорах я называла её «нашей», имея в виду себя и Семёна, нашу семью. Теперь, по брачному соглашению, фабрика моя. Все сто процентов акций!.. Нет. Неинтересно. Не знаю пока. Ванечка уедет – буду думать.
– Приехали, Ольга Борисовна! – лейтенант вывел меня из раздумий, открыв дверь с моей стороны.
– Спасибо! До свидания.
– До свидания!
Я пошла в дом. Николай встречал меня на крыльце.
– Устали, Ольга Борисовна? – спросил он.
– Устала. Сделай мне, пожалуйста, чаю. Я буду у себя.
– Хорошо.
Поднявшись к себе, я рухнула на кровать, не раздеваясь. Голова болела. Запел телефон в сумке. Вставать не хотелось. Вспомнила, что папа просил позвонить, как буду дома. С трудом поднялась. Звонила Вероника.
– Оля, привет! Как ты? Бедняжка! Он так мало прожил! Ты у нас сейчас самая завидная невеста, – трещала она в трубку. – Ой, прости! Тебе сейчас не до того! Когда похороны? Грубо, но вас развела пуля! Так поэтично! Оля! Что молчишь?
– Вероника, голова болит. Я хочу побыть одна. Потом тебе перезвоню.
– Ладушки! Держись, подруга!
Я набрала папу. Он долго не брал трубку.
– Да, дочь!
– Папа, я вернулась. Что трубку не берёшь?
– Полицейский опрашивает по поводу Семёна. Ты ему о Калиненко рассказала?
– Я, а что?
– Ничего. Хорошо, что рассказала. Я ему ещё размышлений подбросил. Пусть ищут гада! Ты как?
– Нормально, пап, голова только болит немного. Спроси у него, когда тело отдадут.
– Доча, не переживай, я всё устрою – позвоню. Давай, пока, отдыхай.
– Пока, пап!
Николай принёс чай, поставил на столик у кровати.
– Николай, принеси воды, забыла.
– Сейчас, принесу. Без газа?
– Да, лекарство принять.
Пока Николай ходил за водой, я переоделась в халат, достала пенталгин и снова легла. Николай поставил бокал передо мной.
– Спасибо, Николай, – я выпила таблетку с трудом.
Если бы не сильная головная боль, я не стала бы вообще лекарство пить. Терпеть не могу пить таблетки, трудно их глотать, это у меня получается в несколько заходов: надо сначала настроиться, потом сделать маленький глоток воды, положить таблетку на корень языка и только затем пустить в рот водопад. Николай знает, что надо минимум две трети стакана воды на этот ритуал, иначе таблетка «застревает», как мне кажется.
– Ещё что-нибудь? – спросил в дверях Николай.
– Нет, спасибо. Я отдохну.
Когда Николай вышел, я поднялась и села в кресло пить чай. В комнату прибежали мои коты. У них внизу от дверной ручки есть своя кошачья дверка, открывающаяся в обе стороны – в моей комнате и на кухне. Конечно, они сразу запрыгнули на колени и подставили свои спинки для процесса заглаживания.
– Хорошие мои! Да как я вас сейчас заглажу! Зато вы мне голову потом лечить будете.
Мои коты мне всегда помогают, когда что болит. Они как чувствуют мои проблемы и укладываются лежать на то самое место, которое требует лечения: болит живот – они на животе, голова – ложатся сверху, грудь – ложатся на грудь. Умники мои! Никто их не любит так, как я! Семён даже подопнуть мог! Да и Ванечка, чтобы меня позлить, может помучить кого из котов. Потом я стала понимать, что он так поступает, когда ему хочется дополнительного внимания. Сынок мой!..
Проснулась я от неясного шума голосов за окном. Коты спали рядом. Проснувшись окончательно, услышала, что во дворе довольно громко разговаривают двое людей: один из голосов папин, второй – женский, незнакомый. Солнце уже клонилось к закату, отбрасывая красноватый свет по стенам комнаты. Голова не болела, была свежей, слегка кружилась. Я потянулась в постели и села. Голоса во дворе тише не стали. Сейчас папа что-то назидательно втолковывал своей собеседнице.
Я встала и подошла к окну. Там, внизу, на крыльце, стояли папа и какая-то дама внушительных габаритов в тёмном не по сезону костюме. Папа что-то говорил ей, она записывала иногда в блокнот.
Спустившись вниз, я обнаружила папу уже в холле.
– Здравствуй ещё раз, доченька! – он шёл мне навстречу, протянув руки вперёд.
– Привет, папа! – мы обнялись и поцеловались.
Папа был в строгом тёмно-синем костюме и белой рубашке без галстука. Уверена, так он оделся исключительно по трагическому событию. Обычно летом его нельзя было заставить надеть костюм тёмного цвета, всегда в светлом.
– Кто это был? – спросила я.
– Это меня догнала похоронный агент, прямо у твоего дома, пришлось с ней здесь разговаривать, в дом не хотел приглашать.
– Ладно. Пойдём в столовую, поговорим, – я повела папу за собой. – Николай, сделайте нам чай, пожалуйста.
– Мне кофе, – попросил папа.
– Одну минуту, сейчас, – Николай пошёл за нами.
– Папа, что мне дальше делать? – начала я канючить. Мне захотелось вновь стать маленькой безответственной девочкой, за которую думает кто-то взрослый.
– Во-первых, не раскисай, что это ты? Жизнь не кончилась, и тебе всего тридцать восемь. Во-вторых, у тебя есть сын, его ещё пять лет учить.
