Мои размышления прервал вызов. По дальней связи коммуникатора со мной пытались связаться с узла связи отрядного штаба. Я ответил:
– Корреспондент «Семьсот сорок один». Слушаю вас внимательно.
– Это – «Сто пятнадцатый». Власаныч, я в курсе куда ты идешь. Но тут обостряется ситуация. Одновременно две крупные банды – одна в Цумтинском районе, вторая в Тляратинском, пытались перейти границу, и уйти в Грузию Первую остановили наши пограничники, и загнали за Полосу Отчуждения. Вызвали на них пограничников, которые внутри остались, но те не успели, банда прошла в глубину территории. Вторую встретили пулеметами грузинские погранцы. Тоже заставили вернуться, и тогда бандиты напрямую через Цумтинский район углубились в Землю Отчуждения. Одновременно в штаб антитеррористического комитета звонили коллеги из Чечни. Там есть сведения, что сразу несколько банд готовится к переходу в Землю Отчуждения, считая, что там их «доставать» не будут. Пойти желают на прорыв через силы оцепления. Я прекрасно понимаю, что сил на все банды у тебя недостаточно, но желательно не дать этим джамаатам объединиться. К тому же, ты ведь не полностью уничтожил банду Арсамакова. Его люди могут встретиться с другими бандитами, и тогда твоя задача многократно осложнится. Бандиты сами будут тебя искать.
– Я понял, товарищ майор. Сил у меня, в самом деле, не слишком много. Но большой отряд потерял бы мобильность. Потому никакого пополнения я не прошу. Я привык своими силами обходиться.
Мы всегда наиболее успешно работаем именно в составе взвода или даже меньшими силами. А когда нам в помощь выделяется другое подразделение спецназа, особенно, когда полицейского, да еще, не приведи Господи, дагестанского, погоны которого в республике, я слышал, просто продаются вместе с должностями, всегда начинаются проблемы. Порой приходится больше этот спецназ защищать, чем заниматься уничтожением бандитов.
– О пополнении и речи пока не идет. Только оружием и боеприпасами помочь можем. Ну, естественно, и продуктами питания, питьевой водой. Тебе это все доставили, согласно приказу из Москвы. Что сам заказывал, и от себя я кое-что добавил. У тебя же во взводе есть, насколько я помню, сапер?
– Так точно, товарищ майор. Хороший солдат-контрактник. Свое дело знает на «отлично».
– Я добавил в контейнер две светошумовые мины. Это для здешних складов редкость. Но осталось от отряда, который тут до нас работал. Подумал, что может сгодиться даже для действий против инопланетян. Как думаешь, они на такое могут среагировать?
– Не могу знать, товарищ майор. Но, в любом случае, это дело хорошее.
– Успеешь забрать, пока бандиты какие-нибудь туда не забрели?
– Я уже почти на месте, товарищ майор. Притормаживаю движение колонны, чтобы раньше времени на место не попасть.
– Ну, и хорошо. Не надумал мне третью запись переслать?
– Если командующий посчитает нужным, он, товарищ майор, сам перешлет. Так сам полковник сказал. Если еще не переслал, значит, не посчитал нужным.
– Ладно. Тогда прощаюсь, – непривычно мягко сказал Ларионов.
– До связи, товарищ майор.
– Нет, ошибаешься, не до связи. Именно – прощаюсь. Меня по семейным обстоятельствам отзывают отсюда. Сегодня с рассветом улетаю к себе в бригаду. На мое место прибывает майор Медведь из вашей бригады. Знаешь его?
– Слегка. Только в лицо. Он не из нашего батальона.
– Ладно, срабатывайтесь. Я все дела, чтобы «резину не тянуть», уже передал по акту командиру отряда. Новый начальник штаба будет у него принимать. Потом обязательно с тобой свяжется. Позывной у него остается мой прежний – корреспондент «Сто пятнадцать». Удачи тебе, Власаныч. Выбирайся оттуда поскорее. Может, если тебе повезет, еще встретимся.
– Я везучий, товарищ майор. Надеюсь, скоро выберемся.
– Ладно. Счастливо оставаться. Лет на двадцать – тридцать.
– До свидания. До скорого, товарищ майор. – я не принял его «карканье» за предсказание оракула. И ответил в соответствующей форме. Хотя встречаться с Ларионовым у меня желания не было. Однако, как человек военный, я разговаривал со старшим офицером уважительно, и без хамства, которого тот достоин. К окончанию разговора мы как раз вышли из полосы гор.
* * *
Как ни старался я замедлить передвижение взвода, старший сержант Камнеломов, непривычный к такому темпу, в темноте дважды наступал мне на пятки, и, тем самым, ненавязчиво без слов подгонял. В горах, в ущельях, еще было темно. А на равнине светать начало, едва мы туда спустились. Вернее, сначала мы спустились в ущелье, и только потом, уже из самого ущелья, чей выход был погребен под давним камнепадом, через него перебравшись, выбрались в долину – на слабый еще свет. Конечно, на равнине рассвет не такой скоротечный, как в горах. В горах солнце сразу и резко выходит из-за хребта, и быстро наступает световой день. На равнине это все происходит несравненно медленнее. Равнина уходит горизонтом куда-то далеко на восток, скорее всего, к Каспийскому морю. Там по берегу тоже горы есть, но отсюда их не видно – прячутся за горизонтом. Сначала свет появляется именно там, где-то над морем за дальними горами зарождается, но до восхода солнца еще далеко. И солнце, не выглядывая из-за солнцекрая
[16], успевает прогреть небо на востоке почти до белизны, отчего солнце выходит не красное, а уже белое, на которое незащищенным глазом невозможно смотреть, не прищуриваясь. И не так ярко очерчивается пылающий диск, разорванный по краям не лучами, а настоящим жгучим коронарным сиянием.
Мы отошли от гор, по моим расчетам, на полтора километра, когда я снова сверился с «навигатором». Он показал, что я не ошибаюсь в расстоянии, но часы «планшетника» заставили меня объявить привал на целых сорок минут. Обычно мы только полчаса отдыхаем даже при быстром марше. А тут целых сорок минут. Солдаты мои даже недоумения не высказали. Если командир решил, значит, у него есть на то какие-то основания. С командиром в армии не спорят.
Приказа не разводить костры я не давал, поскольку и без того было ясно, что «кормить» костер здесь, на открытом месте, просто нечем, кроме густой высокой степной травы. Но солдаты такой длительный привал все же использовали с толком, и начали завтракать, как и приказал им старший сержант Камнеломов. Ранний завтрак все же всегда лучше отсутствия завтрака – это старая армейская истина солдатам хорошо известна. Зашелестела фольга от упаковок «сухого пайка». Вместе со всем позавтракал и я. Тоже «сухим пайком», который не делится на офицерский и солдатский, хотя и делится на общевойсковой и спецназовский. И даже, более того, не простой спецназовский, а «спецназовский горный», который более калориен, и включает в себя то, чего в солдатских пайках в войсках обычно не бывает, как то – «беспламенный разогреватель продуктов», делающий возможным потреблять, например, в горячем виде гуляш с кашей. Засыпаешь в пакет «разогреватель, сверху ставишь герметично запаянную упаковку каши с гуляшом, заливаешь в пакет воду, и через пять минут каша уже горячая. Входит в «сухой паек» и тюбик со сгущенным молоком, и консервированный мясной паштет, иногда повидло, всегда – плитка шоколада, и, обязательно, галеты. Если картофельные – это считается счастьем. Если простые, то они, как правило, годятся только для того, чтобы из них подковы на обувь делать или под ножки тяжелого шкафа в ротной канцелярии подкладывать. Впрочем, если галеты размочить, то их вполне можно потреблять. Но это на любителя. Некоторые солдаты предпочитают галеты не есть, а просто в карман складывать, а потом в марше угощать голодных. Сами позже, по возвращению с гор, съедают в столовой по несколько порций хлеба. А в горах предпочитают вместо хлеба есть обычные печенья. Туда же, в сухой паек, входит много различных концентрированных фруктовых и овощных соков, карамель или драже, чай, растворимый кофе, сахар, ложки, вилки, много чего еще, и обязательно большое количество салфеток. Простым армейцам такой паек выдается только тогда, когда служба проходит на высоте более двух тысяч метров. Спецназу – всегда.
