– Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы ты так ничего и не узнал. – Задумчиво потеребил небритый подбородок Азраил.
– Да, вы всё-таки правы, детектив. А может быть и нет. Что лучше: знание и грусть, или счастливое неведение? Пожалуй, на этот вопрос определённого ответа и не существует. Каждому своё. – После непродолжительно беседы, Мустафа даже стал несколько импонировать Азраилу. Особенное впечатление на него произвёл тот факт, что даже будучи подростком, у него не затмило разум от материальных ценностей, и сохранилось здравое мышление.
– Не будем отходить от темы, Мустафа. Продолжай, пожалуйста. – Не смотря на положительное впечатление, Азраил был не тем человеком, который так быстро проникается даже намёком на доверие к малознакомым лицам.
– Прошу прощения детектив. Для меня вся эта ситуация – постоянный стресс, и порой бывает сложно сконцентрироваться. Так вот, в один «прекрасный» вечер, мне сказали собираться. Заподозрил, что-то неладное, я только в тот момент, когда в машине, женщина, родившая меня, завязав мне глаза, довольно жёстко приказала, ни в коем случае не снимать повязку. Тогда, мне в первый раз стало страшно находиться рядом с этими людьми. Меня привезли в какое-то подземелье, и только там разрешили снять повязку. Я оказался в полумраке, и толком не успел ничего разглядеть. Нас окружили какие-то незнакомые люди, и стали разговаривать с так называемым биологическим отцом, на странные темы, связанные с каким-то тёмным обрядом посвящения. Я ничего не мог понять. Когда глаза немного привыкли к тусклому освещению, я ещё больше запутался. Я находился в окружении пяти или шести человек в одинаковых чёрных балахонах, и даже не мог понять, с кем я приехал, и кто они такие. Затем, мы шли по длинным мрачным коридорам, и оказались в большом зале, уже к тому времени наполненном людьми в таких же балахонах, но уже более разнообразных цветов. Были те же чёрные, красные, и потом появились белые, которые как я узнал позже, были предводителями всей этого страшного общества. Все беспрекословно выполняли указания людей в белых балахонах, и одобряли их слова единогласными выкриками каких-то слов. Я в тот момент не понимал абсолютно, что вообще происходит, и озираясь по сторонам, пытался выйти с кем-нибудь на разговор, на что получал лишь весьма не добрые взгляды от окружающих. Женщина, которая меня породила, тихо подошла сзади, и приказала мне не издавать ни звука, а лишь наблюдать за обрядом посвящения, который должен был пройти другой молодой парень, стоящий ближе к импровизированной сцене. Она сказала, что я должен, как следует усвоить весь процесс, и запомнить, так как меня в скором времени ждёт такой же точно обряд. Я был вынужден послушать её, и стал внимательно следить за происходящим. После того, как выступили архи-менторы, а именно так называли обладателей белых балахонов, и под общее одобрение озвучили не понятные для меня цифры и достижения, началось самое «интересное». На сцену вышел тот паренёк, который должен был пройти обряд. Мне было любопытно, что же ему нужно будет сделать…. Такого я не ожидал. Мне больно, и страшно всё это вспоминать. Скажу лишь, то, что его заданием для вступления в это общество было очень жестоким. Он должен был при всех, на той самой сцене, совершить жертвоприношение, и не просто зарубить курицу, или ещё, что-то подобное. Жертвой должен, и стал, его родной брат.
– Ваш кофе, и сэндвич! – неожиданно разговор прервала подошедшая с заказом официантка.
– Ты не видишь, что мы заняты. Ставь, и убирайся прочь! – находившийся в лёгком шоке от рассказа, и желающий слушать дальше, Азраил очень грубо прогнал бедную девушку, которая от обиды чуть не заплакала, и быстро покинула помещение.
Мустафа, которому явно было очень тяжело вести рассказ, отхлебнул из бокала, но даже не притронулся к тарелке с едой. Все эти несколько десятков секунд затишья, Джаспер сидел как на иголках, и ждал продолжения. Наконец, Мустафа отдышался, и продолжил:
– Сперва я подумал, что всё это лишь игра. Но к моему ужасу, тот парень без раздумий выполнил все требования, и острым лезвием перерезал горло своему брату. Когда хлынула кровь, меня буквально чуть не стошнило. Голова закружилась, и я потерял равновесие. Человек, называвшийся моим отцом, подхватил меня, и потащил к выходу, не переставая приговаривать, чтобы я взял себя в руки, и не позорил семью. Но на наш уход, откровенно говоря, никто не обратил особенного внимания, все были заняты действиями, происходящими на сцене, и подбадривающими выкриками. Когда мы вышли в коридор, он набросился на меня с обвинениями уже в полный голос. Называл меня трусом, слабаком и прочими нелицеприятными словами. Я же в свою очередь пытался добиться от него ответов на вопросы о том, что это за общество, и, что мы там делали, и вообще пытался получить объяснения, что происходит. Он сказал, что всё расскажут, когда мы приедем домой, и тогда я пойму, какой они сделают мне дар, введя в это общество. И, когда мы приехали домой, эти люди мне многое рассказали. Правда, перед этим, всё в тех же подземельях, меня пометили, как кандидата в их ряды. Когда тот ужас в зале закончился, на сцену вывели меня, и ещё несколько парней и девушек. Было много разных манипуляций, одной из которых было клеймение раскалённым железом. – С этими словами, Мустафа опасливо огляделся, и осторожно показал плечо, на котором красовался шрам в виде глаза.
– Я видел уже этот символ. И даже знаю, кому он принадлежит. Вот только не хватает меча.
– Да, в законченном виде символ включает в себя ещё и карающий меч. Но его получают только те, кто прошёл уже обряд посвящения.
– То есть, ты хочешь сказать, что ты так и не вступил в их ряды?
– Нет, конечно, нет. Обо всём по порядку, детектив. В тот день, ещё по дороге домой с завязанными глазами, я уже знал – я так жить дальше не буду, и сделаю всё, чтобы больше никогда не видеть этих людей, пусть для этого мне придётся умереть. Да, именно так, детектив, я был готов наложить на себя руки, если мне не оставят другого выбора. И если бы я изо всех сил не попытался изобразить спокойствие, и показать этим людям, что всё так же доверяю им…. Меня бы сейчас здесь не было. Я был тогда, можно сказать, ребёнком, но, не смотря на это, смог преодолеть бурлящие чувства, и комок, подкатывающий к горлу. Я выслушал весь их рассказ, абсолютно не подав вида, что меня что-то тревожит. Наоборот, изобразил интерес, и говорил, что хочу жить хорошо, так же как они. И к моей радости, они поверили моей игре, и ничего не заподозрили. Это меня и спасло.
– Я очень рад, что всё так случилось, Мустафа, но расскажи подробней, что именно они тебе рассказали в тот день?
– Не переживайте, детектив. Я встретился с вами не затем, чтобы излить душу. Я понимаю, что мои личные переживания вас не касаются, и в целом не интересны. Простите меня, если я слишком часто ухожу в сторону от основной информации, это всё переполняющие меня эмоции.
– Всё в порядке, Мустафа. Буду честен с тобой. Ты прав в том, что меня не касаются твои личные переживания. Как и мои личные проблемы, которых великое множество, не должны озадачивать никого вокруг. К сожалению, весь нынешний мир именно так и построен. Каждый человек заботится только о себе, и проблемы близкого человека, парадоксально далеки от понимания. Я не осуждаю тебя за твои эмоции, и даже в какой-то мере, понимаю их, хоть, откровенно, даётся мне это весьма тяжело.
