Когда мы догнали проклятую повозку, дон Санчус с невероятной для его увечных ног прытью выскочил из кареты. Схватив в руки трость, он бросился на ничего не подозревающего возницу, желая выколотить из того дурь, надоумившую тащить зловонную телегу в столь жаркий день. Но невыносимый запах заставил барона повернуть назад, и, затыкая рот и нос, он скомандовал мне обогнать вонючку. Оторвавшись от телеги на два или три полета стрелы, мы смогли наконец вздохнуть чистым воздухом.
Порталегри оказался тихим и спокойным городком с крошечными ухоженными белыми домиками и острой, точно морковка, церквушкой. Возле каждого домика был небольшой и компактный огородик, за чертой города тянулись прямоугольные поля. Друг от друга участки отделялись коричневыми тропинками, так что все поле напоминало лоскутное одеяло.
Я не сразу приметила сидевшего у дороги на камне человека в широкополой шляпе и старой серой накидке, благодаря которой тот и сам походил на камень.
Увидев нас, незнакомец встал и, сняв шляпу, осведомился, не дона ли Санчуса я везу. И когда я подтвердила его предположение, он подошел к окну кареты и вежливо приветствовал моего господина, представившись управляющим господина Гансалиса.
Вопреки моим надеждам помыться и поесть в доме хозяина Порталегри, дон Санчус первым делом решил осмотреть разрытую могилу. Для чего управляющий сел рядом со мной на козлы и, взяв в руки вожжи, повернул к небольшому пруду, из которого, по всей видимости, крестьяне черпали воду для своих огородиков и который я не приметила бы из-за густо разросшейся ракиты.
– «Вот под этой-то ракитой младенец найден был зарытый», – процедил сквозь зубы управляющий, спрыгивая на землю.
Я открыла дверцу кареты, подавая руку своему господину.
Дон Санчус протер платком вспотевший лоб, затем, смочив в пруду платок, положил его себе на голову, нахлобучив сверху шляпу. После этого он потребовал, чтобы я принесла ему сундучок, а сам поковылял за управляющим. С самым недобрым предчувствием я умылась и поспешила вслед своему хозяину.
Кости несчастного ребенка покоились в небольшом углублении в земле у ракиты. Глядя на них, я не испытала ни боли, ни отвращения. Несмотря на вечернее время, было невыносимо жарко, и я, не заставив себя упрашивать, подошла к могиле, надеясь хоть такой жертвой оказаться в тени дерева.
Прежде чем приступить к осмотру, дон Санчус постелил на взрытой земле тряпицу и, встав на колени, помолился Святой Деве. То же сделали я и управляющий. После чего мой господин спустился в могилу и, наклонившись почти к самым костям, принялся всматриваться в них.
Мы затаили дыхание. Жужжали мухи, где-то в деревне лаяла собака… Наконец, дон Санчус поднял из могилы одну из костей и, поднеся ее к моему лицу, велел понюхать.
Возможно, в другом случае я бы завизжала или начала отказываться, но последнее время я все чаще думала о моем неверном возлюбленном, который небось уже женился и вот-вот забудет обо мне. А значит, добрейший дон Санчус остается моей единственной надеждой как-то устроиться в этой жизни, иметь крышу над головой, лежак и свой кусок хлеба. И я должна любой ценой доказать ему, что я именно тот слуга, который ему и нужен.
– Ну же, нюхай! – дон Санчус ткнул костью мне в нос.
Я втянула носом воздух и, ничего не понимая, уставилась на него.
– Пахнет? – спросил он.
Мне показалось, что управляющий деликатно отвернулся к раките, но на самом деле его рвало.
– Пахнет? – я пожала плечами. – Чем-то пахнет… землей, может быть…
– В том-то и дело, что скелет плохо пахнет первые три года, а потом вполне терпимо. Стало быть, этот пролежал в земле больше трех лет. Следовательно, кости никак не могут принадлежать сыну арестованной по этому делу женщины, так как ее ребенок пропал всего лишь полгода назад.
Я подала ему руку, и дон Санчус вылез из могилы. Довольный, что ему удалось столь быстро распутать это дело, он болтал всю дорогу, рассказывая удивительнейшие случаи и похваляясь съесть все, что только пожелает поставить на стол экономка, служившая еще у благородного родителя старого дона Гансалиса.
Глава тринадцатая. О том, как славный дон Санчус доказал невиновность крестьянки
Дом дона Гансалиса был скромным, но ухоженным и по-своему красивым. Хотя, если бы мне не сказали, что именно здесь проживает хозяин здешних мест, пожалуй, я прошла бы мимо, решив, что это жилище местного торговца или священника.
Я принесла в дом вещи дона Санчуса и помогла слугам натаскать для него бочку воды для купания. Сама я не решилась хотя бы немного помыться, так как опасалась, что мой обман может быть раскрыт одним из слуг. Такая возможность представилась только глубокой ночью, и не в бочке, до краев наполненной горячей водой с травами и духами, а в пруду, недалеко от которого были найдены кости младенца.
За обедом я прислуживала дону Санчусу, стоя за его стулом и следя за тем, чтобы тарелка моего господина не пустовала, а кубок был полон доброго вина. За столом сидело четверо: наш хозяин дон Гансалис и его управляющий, с которым мы обследовали могилу, судья из Эвора господин Берналь и дон Санчус.
Управляющий взахлеб рассказывал о походе к ракитовому кусту, восхваляя до небес славные дела моего хозяина. А дон Санчус улыбался и кланялся, умоляя добрейшего дона Мигеля, как здесь все называли управляюшего, не перехваливать его столь бесстыдно, в то время как его роль в этом деле остается скромной и незаметной, а на все расследование ушло не более часа. После такой отповеди дон Мигель пустился еще пуще расхваливать ум дона Санчуса, так что тому вновь пришлось умолять о пощаде: мол, не ровен час, он, дон Санчус, может умереть ослепленный блеском собственной славы и красноречия дона Мигеля.
Польщенный комплиментом управляющий замолчал, но его место занял благородный хозяин, припомнивший другие победы дона Санчуса. Каждый новый рассказ заканчивался тостом.
Два пажа и местный слуга, прислуживавшие вместе со мной за столом, сновали между кухней и столовой, ублажая своих хозяев. На полу, утомленные зноем, лежали собаки дона Гансалиса, которым время от времени кто-нибудь из гостей кидал кости или промоченные в жире куски хлеба.
Все шло более или менее безмятежно, пока слово не взял молчавший до этого судья из Эвора дон Берналь.
– Господа, я прослушал речь господина управляющего и объяснения славного дона Санчуса, но ничего не понял, – с кислинкой в голосе сообщил он. – У крестьянки деревеньки Сито Марианны Монтебан полгода назад пропал ребенок. Теперь мы находим скелет младенца, закопанный в ее огороде, а вы говорите мне, что это не ее сын. Но тогда чей? Никто не заявлял властям о пропаже другого ребенка. Следовательно, найденные кости принадлежат именно маленькому Монтебану. Я лично глубоко убежден в том, что означенную крестьянку следует пытать, и под пытками она расскажет о том, как именно убила своего ребенка.
– Но это вовсе не ее ребенок, – перебил говорившего дон Санчус. – Я же объяснил, что скелет лишь первые три года издает запах разлагающейся плоти, в то время как этот ничем не пах, кроме как землей, в которой пролежал по меньшей мере лет пять. В своей жизни я повидал немало трупов и скелетов и знаю, сколько нужно времени, для того чтобы плоть покинула кости, а кости перестали вонять. Это наука, добрейший дон Берналь, и только.
