Ох уж это магическое слово ФЭКС! 20-е годы были прославлены модой на самые немыслимые аббревиатуры от СССР, ВЛКСМ до ОГПУ и НКВД, а также какого-нибудь Охматмлада (что бы это значило?!). Но даже народ, здорово поднаторевший в расшифровке самых загадочных буквосочетаний, спотыкался на ФЭКСе. А между тем это означало Фабрика эксцентрики или Фабрика эксцентрического актера. Устроили свою мастерскую кино, сняв в Ленинграде полуразрушенный особнячок, два начинающих кинорежиссера, Григорий Козинцев и Леонид Трауберг. И пригласили прийти на отборочный тур всех, кто хотел бы стать актером.
Во все времена и во всех странах количество таких желающих превышало все разумные пределы. Немыслимый конкурс был в актерские учебные заведения, и очень много было в толпе, осадившей ФЭКС, тех, кто «отсеялся» при попытке поступить в более серьезные театральные и даже балетные школы. Народ в особнячок собрался с бору по сосенке и одет был соответственно: не стоит упоминать, что разнообразием туалетов в 1924 году не блистали! Однако девица в синем платье из тафты, в лакированных туфлях, с высоко взбитыми волосами и с маникюром выделялась не столько «изысканностью» наряда, сколько своей редкостной надменностью.
Наряд мама с квартирной хозяйкой собрали «из бабушкиного сундука», потратив на «модернизацию» несколько дней и ночей, однако надменность девицы проистекала отнюдь не из гордости своим туалетом. Она «делала лицо», чтобы не выглядеть жалко! Тафтяное платье коварно царапало шею, пальцы были изрезаны неумелой маникюршей (кто не испытал этого удовольствия и не знает, как долго пальцы потом болят, ничего не поймет, конечно!), а лаковые туфли жестоко жали ноги. Правда, в сумочке лежали тапки, но Лёля Кузьмина (это она была надменной девицей) решила надеть их только после того, как выйдет назад на улицу. Тапки были поношены для неприличия и никак не шли к тафтяному платью и высокой прическе (да, кстати: вдобавок ко всему Лёля ужасно боялась, что ее скользкие, тяжелые волосы возьмут да и рассыплются по плечам, поэтому и задирала нос, чтобы не потревожить прическу!). А уж экзамена-то она боялась чуть не до обморока! Она держалась из последних сил, когда ее наконец вызвали в комнату приемной комиссии.
Лёля очень старалась, чтобы не показать своего страха. Первым признаком страха, по ее мнению, был предательский румянец. «Покраснела я или нет?» — мучилась Лёля. Потом вспомнила, как они еще в школе всегда узнавали, какого цвета лицо, посмотрев на кончик носа. И уставилась на него обоими глазами. Оказалось, он красный, и Лёля очень огорчилась.
От стола, за которым сидела комиссия, раздался смех, но Лёля решила не принимать все на свой счет. Вдобавок проклятые туфли впились в ноги, словно два маленьких крокодила. А между тем они не были сделаны из крокодильей кожи — отнюдь!
— Садитесь! — пригласили ее.
Лёля села в кресло с торчащими пружинами и сунула под него ноги.
— Жмут? — спросил кто-то добрым голосом. — Снимите совсем.
— Что вы! — гордо сказала Лёля. — Они мне в самый раз!
— Вы Кузьмина? Сколько вам лет?
Лёля моментально забыла про туфли. В заявлении она написала — восемнадцать. На самом же деле…
— Ну… семнадцать… с половиной, — промямлила она.
— Все-таки полгода скостила, — хмыкнул кто-то из комиссии.
Лёля промолчала. На самом деле ей следовало бы «скостить» еще полтора года: ей было всего лишь шестнадцать.
— Почему вы решили стать киноактрисой?
— Просто так. Хочу — и всё! Вы же стали киноартистами!
В комиссии снова начали смеяться. Потом Лёля услышала:
— А в девчонке есть кураж… Ну-ка, попробуйте показать нам какой-нибудь этюд.
— Чего?!
— Представьте: вы вошли в темную комнату и вам кажется, что в каждом углу вас кто-нибудь подкарауливает. Как бы вы это сыграли?
— Откуда я знаю — как?! Если бы я умела, я бы не пришла учиться!
Наконец это кошмарное испытание бессмысленными вопросами и жестокими туфлями кончилось. Первым делом, выскочив на крыльцо, Лёля надела тапочки и побрела домой, уверенная, что провалилась с треском. Она даже не пошла смотреть списки принятых! Вместо Лёли украдкой сбегала в ФЭКС ее квартирная хозяйка — и вернулась с ликующим криком:
— Приняли! Приняли!
Значит, «надменная девица» все же показалась комиссии достаточно эксцентричной, чтобы учиться в ФЭКСе!
Когда первый приступ радости прошел, Лёля начала бояться еще больше. Григорий Козинцев, который преподавал «киножест» (так в ту пору называлось актерское мастерство), пугал ее до дрожи. Ему было двадцать два года, и ей, девчонке, он казался непроходимо старым и мудрым. Ходил он в костюме гольф и в чулках невероятных расцветок — тогда это был писк моды среди кинематографистов всего мира. Козинцев садился в кресло и закладывал ногу на ногу, обвивая их одну за другую чуть ли не три раза. Остальные называли его позу «завей веревочку» и пытались проделать нечто подобное. Никому это не удавалось. Потом Козинцев издавал резкий свист, что было сигналом к началу урока, а потом стало сигналом к началу съемок — вроде команды: «Мотор!»
Однако Лёлины дела на уроках шли неважно. Она зажималась, стеснялась, заявленная на экзамене эксцентричность куда-то подевалась. В обязательной фэксовской форме — белой блузке и синих брючках, купленных на последние деньги, — она чувствовала себя не будущей актрисой, а неудачницей, неумехой, неуклюжей, глупой… ну и так далее. В ней всегда была развита склонность к самокритике! Маме, которая с легким сердцем оставила дочку учиться в Ленинграде и укатила в Тифлис, Лёля лихо врала в письмах, что все идет нормально. Однако Козинцев окончательно разуверился в ней. Даже не обращал на нее внимания!
Дело было плохо… Лёля уже решила, куда денется, когда ее выгонят из ФЭКСа, — устроится вагоновожатой на трамвай. Замечательная профессия. Правда, Леонид Трауберг почему-то уверял, что у нее все еще получится и в ФЭКСе…
Самое смешное, что он оказался прав. Однажды Козинцев велел приготовить комедийные этюды. И оказалось, что это гораздо труднее, чем драма или мелодрама, которые удавались всем, кроме Лёли. Мало просто насмешить! Мало бить друг друга по голове, делать харакири, взрывать во рту сигары и изображать сумасшедших. Это выглядело, конечно, очень смешно, однако зловредный Козинцев скучным голосом говорил:
— Не то!
Впрочем, все и так понимали, что «не то». И Сергей Герасимов, и Маргарита Бабанова, и Янина Жеймо
[40], и другие фэксовцы, многие из которых стали потом замечательными актерами. Но тогда у всех было «не то», хоть тресни! Наконец вся группа показала этюды, а Лёлю Козинцев даже не вызвал. Она не обиделась, а разозлилась до головной боли и хамским тоном заявила:
— Я тоже плачу пять рублей (кстати, занятия в ФЭКСе были платные) и тоже хочу работать. Вы забыли меня вызвать.
