– А ты правда русалка? – прошептал он.
Девушка усмехнулась. Он видел, как уголки ее губ сначала чуть вытянулись, а потом приподнялись лукаво, и на щеках засияли ямочки. У Никсы перехватило дыхание.
– Конечно, русалка, – сказала она, глядя исподлобья. – А как ты догадался? Встречал нас раньше?
– Такой, как ты, я никогда не встречал.
Она улыбнулась. Никсе почудилось, будто золотые нити ее волос взмыли в воздух и крепко обвили его.
– А я никогда прежде не видывала царевичей, – произнесла девушка. – Думала, они все в злато-серебро одеты, корона алмазная на голове, а ты вчера идешь – в мундирчике, при шпажонке, шляпа под мышкой, волосы растрепались – такой, как все вокруг. Небось там и попышнее разодетые были, вокруг тебя! Я даже удивилась, что царевич – ты. Самый неприметный из всех. Да и сегодня как просто одет… И не спишь до полудня… Баре да господа горазды спать! Только простой народ с солнышком встает.
– А я нарочно. Утром проснулся ни свет ни заря, решил погулять, пока все спят. Думал, вокруг дома парк да и парк, а это настоящий лес! Лес, в лесу русалки… Но скажи, где ж ты меня вчера видеть могла?
– Да где ж, на улице и видела, – пояснила она, удивляясь его непонятливости. – Неужто забыл, как тебе девицы подносили цветы?
Действительно, при въезде наследника престола, цесаревича Николая Александровича, в Кострому встречу ему устроили и торжественную, и трогательную. Еще по пути он видел, что все избы в деревнях и дома в городе украшены зеленью и кумачом. Близ дороги стояли столы, накрытые белыми скатертями, на столах – круглый хлеб с солонкой, перед хлебом – икона. У каждой избы или дома низко кланялись ее жители. Крестьянские девушки бросали полевые цветы в экипаж царевича. Дети бежали следом и кричали «ура». А у ворот дома на берегу Волги, где должен был разместиться Николай, собрались самые красивые девушки из числа дворовых, освобожденных по указу от 19 февраля 1861 года. Они поднесли роскошные букеты с благодарственным адресом – как сыну Царя-освободителя.
Никса знал, что его самого приветствовать и благодарить пока не за что – крестьяне и дворовые благословляли отца, императора Александра Николаевича, – а все же в девичьих глазах он читал восхищение и им самим. То и дело до него доносились восторженные восклицания:
– Царевич красавец писаный! Сказочный красавец! Взор не отвести! – и это простодушное и искреннее восхищение тешило его мужское самолюбие.
Лукаво-кокетливые взоры придворных дам всегда казались ему лживыми и заискивающими. Он гнал от себя недобрые мысли, желая видеть в каждом человеке откровенную приязнь, однако понимал: так быть не может, в нем любят прежде всего наследника престола. Но во время путешествия по России это его не удручало: любовь окружала его со всех сторон, и он сиял улыбками, ловя нежные девичьи взоры…
Неужели и она была там?!
– Как же ты в число тех девиц попала? – весело спросил Никса. – Разве вам, русалкам, дозволено из лесу выходить?
– Да что ж делать, коли до смерти хочется? – усмехнулась девушка, и он только сейчас разглядел, что глаза у нее зеленые, словно лист молодой.
Может, и правда русалка?
Сейчас Никсе все казалось возможным. В его взглядах на жизнь и мир многое переменилось во время этого путешествия. Никогда еще он так много не видел русских людей, никогда так много не говорил по-русски, не слышал так много безыскусной и вместе с тем необычайно яркой русской речи, и наслаждался ею, и очаровывался, и чувствовал, что становится другим человеком.
«Как прав Саша!» – с благодарностью подумал Никса о младшем брате, который всегда старался говорить только по-русски, хоть порой и вызывал насмешки родителей и придворных этой своей «простоватостью». Как прав Саша, как прав… Никса и сам сейчас становился таким «простоватым» и чувствовал от этого огромное удовольствие.
– А платье где взяла? Там все девицы разряженные были – залюбуешься!
– Да заманила одну девку в лес, навела на нее чары, она уснула, а я в ее платье нарядилась и пошла на царевича смотреть.
Никса расхохотался:
– А ты за словом в карман не лезешь!
– Конечно, – кивнула она, – ведь у меня карманов нет. – И провела рукой по стройному бедру.
Никса смотрел, как скользят пальцы по белой ткани…
– Выдумала ты все, – еле смог выговорить он. – Ты просто девушка, никакая не русалка. Почему здесь бродишь, не знаю. Наверное, искупаться решила.
И подумал, что, приди он чуть позже, вдруг бы да застал ее в воде… в мокрой рубахе, облепившей тело…
Зеленые глаза блеснули.
– Просто девушка? – обиженно буркнула она. – Что ж тебе надо, чтобы поверить? А, знаю! У нас, у нечисти, кровь ледяная. Возьми меня за руку – сразу поверишь.
И она протянула Никсу тонкую руку.
Очертания ее казались ему совершенными, словно это была рука античной статуи. Солнечный луч медленно двигался по белоснежной коже.
– Боишься? – с коварной улыбкой усмехнулась девушка, и Никса вдруг поверил, что она действительно русалка, и с отчаянной готовностью схватил ее за пальцы!
Да так и ахнул – они были живые, теплые!
– Врешь ты все, – пробормотал он, задыхаясь от того, как ее ноготки поцарапывали его ладонь.
– Это солнышко руку нагрело, – лукаво промолвила девушка. – А сама я холодная. – И свободной рукой она медленно провела по стройной шее, чуть сдвинула рубашку с ослепительного плеча…
Зеленые глаза смеялись. И губы смеялись, когда Никса вдруг сгреб ее в охапку и начал неистово целовать.
Наконец ее губы покорились его губам, глаза медленно закрылись, потом у обоих подкосились ноги, и они повалились в траву.
Да неужели все отцы вынуждены проходить через эти глупые муки? Неужели то же было и с его отцом?
Александр Николаевич представил его идущим по набережной Невы или меряющим шагами дорожки Царскосельского или Гатчинского парков с тягостной думой на челе… Окружающие думают, будто он поглощен важнейшими государственными задачами, например, постройкой железной дороги из Петербурга в Москву, в инженерном проекте которой сам принимал деятельное участие, а он… мается думой о том, что сыновья подросли, становятся мужчинами, вошли в ту пору, когда у мужчины должна появиться женщина, но они ведь не абы чьи сыновья, а государевы, значит, и женщины у них должны быть необыкновенные, своего предназначения достойные…
Александр Николаевич до сих пор не понимал: сам он обратил в те далекие времена внимание на Мари Трубецкую, свою первую любовницу и первую женщину, или ее ловко подставил, вернее, подложил ему отец
[1]. Ну что же, Мари сыграла немалую роль в его жизни, и даже не только в его, но одно он усвоил с тех пор прочно: никаких фрейлин в качестве первых интимных наставниц! Они слишком быстро проникаются исключительностью своего положения и начинают им пользоваться. Более того, обучаемый может влюбиться в наставницу. Это до добра не доводит. Государю приходится думать, как повыгоднее выдать фрейлину замуж, чтобы спровадить с глаз долой: и с глаз наследника, и его будущей жены. Но все равно фрейлина помнит о своей исключительной роли и всю жизнь пытается этим пользоваться. Да и сам великий князь чувствует себя ей неприятно обязанным, что действует на нервы.
