Мария в сомнении смотрела на гроссбух. Бумага в нем была тускло-коричневатая от старости. Этой книге не меньше ста лет. Верно, в ломбарде «Благочестивый процент» и впрямь придерживаются добрых старых традиций? Можно не сомневаться, что сюда записывали именитых должников чуть ли не со дня основания ломбарда; судя же по толщине книги, страницы из нее вырывали не так уж часто. Верно, именитые клиенты не всегда оказывались в состоянии выкупить свое добро, а значит, уничтожить память о визите сюда… вот и страничке с именем баронессы Марии Корф суждено будет остаться в анналах «Mont de Piété».
– Ладно, – буркнула она сердито, – давайте вашу книгу! – И более не колеблясь ни секунды, быстро написала все, что требовалось, на отдельной страничке, затем потрясла над нею песочницу и тотчас захлопнула гроссбух.
– Чернила размажутся, – недовольно свел кустистые брови Виданжор.
– Ничего, – отмахнулась Мария. – Кому надо – прочтет!
Виданжор лукаво прищурил один глаз, давая понять, что оценил юмор; потом поднялся, открыл один из шкафов и с усилием выгреб оттуда на стол пять небольших, но, видимо, весьма увесистых мешочков.
Мария смотрела на них как завороженная. Ого! Ничего себе! Она и не думала, что денег окажется так много! Теперь еще вопрос, как их дотащить до дому. Придется, конечно, взять фиакр, а там дождаться темноты…
– И еще одно, мадам, – прервал ее мысли Виданжор, который опять уселся на свое место и пристально смотрел на Марию, постукивая пальцами по тоненькой планочке, окружавшей его стол. – Мы кое-что забыли.
– Да? Что же? – рассеянно спросила Мария.
– Мы забыли обсудить проценты, – вкрадчиво напомнил Виданжор.
– Ах да, проценты! Сколько…
Она не договорила, слова застряли у нее в горле: пальцы Виданжора с силой надавили на кромку стола, а вслед за этим из массивных подлокотников кресла, в котором сидела Мария, выскочили металлические полубраслеты, которые сомкнулись на ее запястьях, а гораздо больший обруч обхватил ее талию, накрепко приковав к креслу.
* * *
– Вы, кажется, хотели спросить, сколько процентов мы берем, – усмехнулся Виданжор как ни в чем не бывало. – Обычно немного. Но если сумма превышает тридцать тысяч ливров, как в вашем случае, процент всецело зависит от договоренности с клиентом, с которым мы имеем дело. Скажем, с мужчин, старух и строптивых дамочек обычно берется сто процентов… – Он потянул планочку на краю стола, и кресло Марии слегка отъехало назад, одновременно накренясь вперед, и у нее захватило дух, когда она увидела, что каменная плита под ногами медленно уходит, открывая зияющий провал, откуда резко пахнуло гнилью, а из беспредельной глубины донесся шум стремительно бегущей воды: это был люк, открывающийся в сточные воды Парижа, бегущие по каналам, проведенным под городом. И в это самое мгновение Мария ощутила, что железная хватка на руках и талии ослабевает: браслеты и пояс размыкались, чудилось, еще миг – и она опрокинется в бездну, и зловонные потоки унесут ее тело в Сену!..
Мария испустила сдавленный крик и тотчас почувствовала, как кресло принимает прежнее положение, браслеты же ее сомкнулись с прежней силой. Она закрыла глаза; холодный пот струился по щекам, смешиваясь со слезами.
– Это, конечно, очень высокий процент, но есть и пониже. С красоток, вроде вас, мы обычно берем пятьдесят!
И тут он снова надавил на проклятую планку на краю стола, и спинка кресла резко опустилась, так что Мария оказалась лежащей навзничь. В следующее мгновение чернобородое лицо Виданжора склонилось над ней, и Мария ощутила его зловонное дыхание. Но это было еще не самое худшее, ибо тотчас же она почувствовала, как пальцы Виданжора шарят у нее под юбками – влажные, липкие, похотливые пальцы!..
– Ого, – пробормотал Виданжор охрипшим от вожделения голосом. – Мне нравятся женщины, про которых говорят: под шляпкой лед, а под юбкой огонь! – Он забросил юбки на грудь Марии и нервно сглотнул, оглядывая ее тело.
Мария взвыла, забила ногами, но это, кажется, еще больше распалило Виданжора.
Он расстегнул на себе одежду и, резкими толчками согнув ноги Марии в коленях, рухнул на нее всей своей тяжестью, так что у Марии перехватило дыхание. Однако она как-то ухитрилась ударить Виданжора пятками по пояснице, а когда он, взвыв от боли, привскочил, Мария сильно толкнула его коленями в низ живота.
Виданжор отлетел от своей жертвы и, ударившись спиной о край стола, с ревом сполз на пол, сквозь зубы бранясь и причитая от боли, Мария билась на своем ложе пыток, как рыба в сетях, но без толку – ей удалось только сбросить юбки с груди. Ростовщик поднялся и, склонившись над пленницей, уставился на нее своими жуткими глазами, более напоминавшими две дырки в желтоватом уродливом черепе.
– Думаю, пятьдесят процентов – это для тебя слишком мало, – проговорил он голосом, еще сдавленным от боли. – Мне нравится в женщинах пылкость, но за ее переизбыток приходится повышать ставки. У меня была тут пара-тройка красоток, которым пришлось заплатить по высшей шкале. Сначала – пятьдесят: пришлось звать на помощь писцов, чтобы девочки перестали спорить. Конечно, пришлось потом поделиться с этими лоботрясами, но ведь и господь велел делиться, не так ли? Ну вот… а общая сумма процентов для этих строптивиц составила сто пятьдесят. Понимаешь, о чем речь? Очень простая задача!
Он ощерил свои гнилые зубы, и Мария отвернулась, едва удерживая слезы: что ж тут понимать?! Изнасиловав несчастных, их сбросили в люк!
– Ну что, моя прелесть? Какую ставку мы определим для тебя? – нетерпеливо спросил Виданжор.
Мария закрыла глаза.
Вот все и кончилось… и смерть, которая чудилась недосягаемой, таящейся где-то в дальнем, недостижимом далеке, оказалась совсем рядом, но близость ее не внушает страх, а манит, как мягкая постель манит усталого путника. Ах, как бы уговорить или как бы разозлить Виданжора настолько, чтобы он сразу нажал на роковую планку, открыл люк, опрокинул туда кресло, чтобы жертва его нашла поскорее успокоение! Ведь ей не перенести, если ростовщик возьмет с нее свою дань, один ли, в компании ли своих приспешников. И даже если они выпустят ее потом – долго ли ей останется жить? Пока не дойдет до ближнего моста над Сеной… Всякой цене за это благо – жизнь! – есть свой предел, и сейчас Мария с предельной ясностью поняла: нового насилия над собою она не потерпит, не захочет терпеть! Так уж лучше пусть Виданжор убьет ее сразу, чем потом самой брать грех на душу.
И, резко повернув голову к Виданжору, без дрожи встретив его гнусную ухмылку, Мария спокойно проговорила:
– Сто процентов!
17. Завещание
Виданжор опешил. Какое-то время он недоверчиво всматривался в глаза пленницы, но, ничего не отыскав в них, кроме холодной решимости, отошел от кресла, застегнул, словно бы внезапно сконфузясь, свою одежду, вернулся к столу, резким ударом вернул спинку кресла в нормальное положение и сел на стул, задумчиво глядя то на Марию, то на мешки с деньгами, то на серый, перетянутый алой нитью узелок с драгоценностями… на серьги с жемчугами и бирюзой, их иногда носила матушка… Воспоминание с такой силой кольнуло Марию в сердце, что она сцепила зубы, силясь удержать стон.
