— Что-то долго нет Эдуарда, — проговорила она, обращаясь скорее к себе самой, чем к нему.
— Возможно, армия Ланкастера уже приближается со стороны Ньюкасла.
— А вы сидите, сложа руки, зная, чего стоило Эдуарду поддержать вас!
— Да, он поддерживал меня до последнего, — согласился Гавестон без всякого хвастовства. — И скорее всего скоро наступит конец.
— Вы хотите сказать, что они начнут осаду замка?
— Это лишь вопрос времени. Но если дело дойдет до этого, то обещаю вам, что уйду, прежде чем они причинят ему какой-либо вред.
Они разговаривали спокойным ровным тоном людей, привыкших друг к другу. Он взял плащ Эдуарда и накинул ей на плечи и, пока она поплотнее закутывалась в него, сел в пустующее кресло Эдуарда между ней и шахматным столиком. Они уже так давно, хотя и не по своей воле, были вместе, что даже вопрос безопасности волновал их обоих одинаково, и ни один из них не сомневался в том, что ему будет грозить смертельная опасность, если он лишится пусть слабой, но все же защиты со стороны короля.
— Изабелла, если со мной произойдет самое худшее, проявите заботу о моей Маргарет, — попросил он. — Навещайте ее иногда, и пусть эта ваша девушка Жислен приходит утешать ее. — Он широко, но невесело улыбнулся. — Знаете ли, несмотря на темницу с крысами, жена действительно очень любит меня.
— Она вас просто обожает, — Изабелла чувствовала, как в ней появилась какая-то материнская нежность, делая ее мягче, она зарождалась где-то внутри ее расслабленного тела. — Ну конечно, Пьер, вы же знаете, я обязательно сделаю это, — спокойно пообещала она. Забыв о своей неприязни к нему, она облокотилась о краешек стола, положив подбородок на ладонь, и подумала, что он, наверное, кажется таким девушкам, как Маргарет и Жислен, необыкновенно привлекательным.
— Вы, видимо, тоже иногда проявляете нежность и заботу по отношению к Маргарет, как это иногда делает по отношению ко мне Эдуард, только Маргарет еще слишком молода и неопытна, чтобы понять всю унизительность такого обращения. Пьер, а вы никогда не любили ни одну женщину? — спросила она с живым интересом, заглушившим ее более мрачные мысли.
Казалось, Гавестон мысленно перелистывает книгу своей памяти.
— Нет, любил однажды, — ответил он.
— Вы хотите сказать, что это было давно? — вновь спросила Изабелла, думая о том, известно ли об этом Эдуарду.
— Да, очень давно.
— И вы по какой-то причине не смогли жениться на ней?
Ее вопрос, казалось, позабавил его, и он рассмеялся:
— Да, причина была достаточно веская.
Обнаружив, что она еще далеко не все знает об этом человеке, Изабелла моментально забыла о всей своей ненависти к нему.
— Простите, что напомнила, вам об этом, — сказала она. — А как ее звали?
— Кларемунда.
— И она сама была столь же красива, как и ее имя?
Он машинально расставлял на доске шахматные фигуры для новой партии, хотя мысли его блуждали где-то далеко.
— Думаю, что для меня она была просто воплощением женской красоты, потому что больше никто так и не занял ее места. Она была умна и жизнерадостна, и когда я проходил по вашему розовому саду с закрытыми глазами, то вспоминал запах ее красивых платьев. Иногда она читала мне стихи или танцевала со мной. Мне тогда исполнилось семь лет. И она была самым ярким и светлым пятном в моей жизни.
Лишь потрескивание поленьев в камине нарушало его плавную речь. Живое воображение Изабеллы рисовало ей тот его мир — счастливый мир детства.
— Это была ваша мама? — спросила она тихо, думая о том, что когда-нибудь ее пока еще не родившийся сын станет так же вспоминать о ней.
— Да, — пальцы Гавестона застыли с фигуркой в руке, глаза были устремлены на яркий огонь, пылавший в камине. — Они сожгли ее в Гиени, как ведьму.
— Пьеро! — в первый и последний раз в жизни его детское прозвище сорвалось с ее губ, а рука непроизвольно схватила его руку.
— Моего отца не было там, чтобы спасти ее. Он предложил французам себя в качестве одного из заложников Эдуарда I.
— И вы…
— Дракон велел нашим слугам держать меня дома, но я ударил кого-то из них своим детским кинжалом и побежал за ним на рыночную площадь. Он бы спас ее из огня, но его оттащили французские солдаты. С той поры у него навсегда остались шрамы.
— И вы семилетним мальчиком видели все это?
— Больше всего меня поразил тяжелый запах ее горящего, такого дорогого, тела. — Гавестон медленно произнес эти слова, как будто их с трудом приходилось вытаскивать из глубокого колодца страданий. — Когда человек, который был для тебя центром вселенной, сгорает на костре, это не из разряда событий, которые происходят, а потом заканчивается. Это всегда остается в тебе, в каждой твоей клеточке, в каждом костре — пусть даже праздничном, в каждом уютном домашнем камине. Всепожирающий огонь прорывается сквозь годы, сжигая сердце…
Они сидели молча и, казалось, были совершенно одни в огромном замке.
— Почему они сделали это? — спросила Изабелла, зная, что никакие слова сочувствия здесь неуместны.
Гавестон ответил в своей обычной живой манере.
— К сожалению, моя мама, Кларемунда Марийская, была столь же умна, сколь и прекрасна. Кроме того, что она чудесным образом исцелила меня от какой-то очень тяжелой детской болезни, она часто лечила заболевших в нашем селении и пыталась околдовать короля Франции, чтобы он отпустил на свободу моего отца.
— И за это жители Гиени обвинили ее в колдовстве?
— Они думали, что она пользуется колдовскими чарами. Но то чудо, которое исцелило меня, было не чем иным, как материнская любовь и преданность. И, кроме того, ведь всегда есть люди, от природы обладающие особым обаянием, разве не так?
Изабелла немного расслабилась и откинулась на спинку кресла, чувствуя, что эти несколько минут потрясли ее.
— А Эдуард знает?
— Только он один. Даже ваша очаровательная тетушка ничего не знает. И вообще никто в этой стране, кроме Дракона.
— Это даже к лучшему, — сказала Изабелла, почему-то чувствуя себя в некоторой степени польщенной.
— Почему?
— Потому что ваши недруги на этом основании могли бы выдвинуть против вас еще одно обвинение. Вы разве не представляете, как они начали бы рассказывать легковерным о том, что ваша мать была ведьмой, и благодаря унаследованной у нее колдовской силе вы, очевидно, и получили такую власть над королем? Разве вы не слышите, как Ланкастер говорит об этом в Парламенте, чтобы заставить их принять для вас смертный приговор?
— Да, — пожал плечами Гавестон, — но они ничего не узнают, если вы им не расскажете.
— Так зачем же вы проявили такое безрассудство, рассказав мне обо всем?
