— Это не такая женщина, мадам, — медленно и неохотно пояснил он ей.
— Тогда родственница, которая захотела прокатиться за мой счет?
Изабелла не была скупой с людьми, которые прислуживали ей, и в обычное время даже не стала бы обращать внимания на такие мелочи. Но ей уж слишком много довелось страдать, и она была раздражена! Фоунтен показал ей следующую строчку, ниже той, на которой застыл ее палец. Там она увидела запись, короткую и без всякого объяснения о том, что умерший король был бальзамирован.
— Это она делала бальзамирование, — объяснил Фоунтен.
— Женщина? — переспросила Изабелла. Руки ее соскользнули с реестровой книги, которая рассказала ей так много… Она откинулась в кресле и изумленно уставилась на Фоунтена.
— Мне говорили, что не могли найти врача.
— Во всем Глочестере, Херфорде и Ворчестере?
— По словам Глаунвилля, сэр Томас Гурни приказал, чтобы все было сделано как можно скорее.
— Вот этому я верю! — голос королевы был низким от ярости.
Она так резко отшвырнула кресло, что рог с чернилами опрокинулся и посадил огромное темное пятно на скатерть.
— Где эта женщина? Отыскать ее! Послать за ней! — грозно потребовала Изабелла.
— Мадам, нет ничего проще, — ответил ей Фоунтен, вскакивая, чтобы спасти бесценные бумаги от чернил. — Она здесь.
— Здесь, в Ноттингеме?
— Наверно, она приехала за нами из Йорка после возвращения Глаунвилля. Днем, когда я ехал сюда из города, она потянула меня за рукав и сказала, что должна поговорить с Вашим Высочеством, и умоляла, чтобы ее пустили в замок.
— И вы, наверно, заявили ей, что это невозможно, и отослали прочь? Немедленно найдите ее, если даже вам придется перебудить всех в городе и стащить с постелей. Нет, оставьте книги и чернила и приведите ее сюда, даже если будет очень поздно. Фоунтен! Никому ни слова, что я хочу ее видеть.
Женщина не могла уйти далеко, но уже догорали угли в очаге, когда Фоунтен привел ее и сам удалился.
Несмотря на свое нетерпение, Изабелла глубоко задумалась, так что даже не почувствовала, как у нее онемели руки и ноги. Она не слышала, как открылась и снова закрылась тяжелая дубовая дверь. Но когда она подняла голову, женщина стояла перед ней. Небольшого роста, крупная, с седыми волосами. Очень умные, живые глаза. Конечно, она не могла быть возлюбленной Глаунвилля, которую он взял с собой, чтобы ему было повеселее во время путешествия. Она могла быть женой вполне обеспеченного торговца.
Пусть даже в глазах всего мира она была никем, но для проницательной Изабеллы она была единственным человеком на свете, кто мог честно рассказать, от чего умер Эдуард? Кроме, конечно, Гурни. Но он уехал за море.
— Как тебя зовут? — спросила Изабелла и поманила ее, чтобы та оказалась на освещенном пространстве. Она предложила женщине снять засыпанный снегом плащ.
— Друсцилла Данхевед, — спокойно ответила женщина. Хотя ей раньше никогда не доводилось бывать у королевы, она не казалась слишком сильно смущенной.
Изабелле в голову пришла страшная мысль: женщина не боялась ее, потому что совсем недавно она трогала, бальзамировала и обмывала мертвое тело короля.
— Почему вас привез мистер Глаунвилль?
— Он подвез меня только до Йорка, — слова женщины были такими спокойными, что Изабелла не сразу поняла, что она избегает прямого ответа.
— Верно ли, что вы бальзамировали тело покойного короля?
— В ночь на 22 сентября за мной послали, чтобы я пришла в замок и сделала это, — подтвердила Друсцилла.
Речь Друсциллы вовсе не была неграмотной, хотя в ней чувствовался легкий уэльский акцент, как это часто бывает в приграничных районах.
— Вы меня удивляете. Неужели не странно, что вас, женщину, пригласили для такого дела?
— Мой муж был изготовителем свечей в Беркли. Он часто бальзамировал местных господ, когда они помирали.
— Тогда почему не послали за ним?
— Мадам, он умер шесть месяцев назад.
Только сейчас Изабелла обратила внимание на белую повязку на голове маленькой женщины и на ее черное платье.
— Я много раз помогала ему и немного научилась. Я привыкла иметь дело с трупами, потому что люди всегда хотели, чтобы я прибирала их покойников. Поэтому сэр Томас Гурни послал ночью за мной одного из моих сыновей.
— Ваших сыновей? Они что, не овладели ремеслом отца?
— Они оба служат в охране милорда Беркли в замке.
— Сэр Томас Гурни послал за вами тотчас, как все случилось?
— Да, труп еще не остыл.
Изабелла вздрогнула от ужаса. Она подумала, что это занятие лишило женщину обычных человеческих чувств.
— Вы не видели на теле признаков насильственной смерти? — спросила она.
Именно теперь бойкий язычок женщины замедлил с ответом.
— Ну, отвечайте! — настаивала Изабелла, сама не заметив, что начала кричать на женщину.
— Нет, мадам.
— Ну что вы торчите здесь, как деревянная колода? Если ваши сыновья работают на сэра Томаса Беркли, — продолжала она свои расспросы, — тогда, может быть, они что-то рассказывали вам о жизни короля там?
— Конечно, мадам. Они оба были в эскорте, когда перевозили его из Корфа в Бристоль, и тогда… когда купцы протестовали по поводу того, как с ним обращались… Они привезли его в Беркли. Сначала они издевались над ним, как все остальные…
Изабелла крепко ухватилась за край стола.
— Издевались над ним?
— Ну да, смеялись. Когда они выводили лошадей из конюшни по утрам, они плели корону из грязной соломы и нахлобучивали ему на голову. Когда они будили его, орали: «Вставайте, сэр король!» Или делали вид, что от его сына прибыл гонец, чтобы освободить его. Нет, ничего такого, чтобы могло повредить ему, мадам! Они не делали ничего сверх приказаний милорда Мортимера!
— Каковы были приказания милорда Мортимера? — спросила Изабелла. Она проклинала себя, потому что, особенно в последнее время, старалась ничего не замечать, чтобы ей не было слишком больно и противно.
Друсцилла Данхевед прикинулась удивленной:
— Я не могу знать, мадам. Вы одна все ведаете, — ответила она, с убежденностью, что королева и Мортимер заодно и дела у них общие. — Я знаю, что люди Гурни получали приказание ночью переводить его из одного замка в другой. Ночи здесь очень холодные, и им запретили давать ему свои плащи, чтобы прикрыть его изношенные штаны и тонкую рубашку.
— Но я послала ему теплый плащ! И прекрасный камзол, изготовленный из узорчатого утрехтского бархата, подбитый мехом.
— Такого рыжевато-коричневого цвета с крупными алыми цветами, вышитыми на нем? — спросила Друсцилла, увидев, как волнуется королева.
