Внезапно до нее донесся стук щеколды. Он сработал подобно взрыву, вернувшему ясность ее ослепленному рассудку. Скорчившись под кроватью, она робко осмотрелась.
Комната было пуста.
Он ушел. Фицроджер ушел.
Имоджин забилась в судорожных рыданиях. Она была охвачена странной смесью облегчения и обиды. Но сильнее всего ее терзало необъяснимое чувство утраты.
Когда наконец Реналд де Лайл отыскал путь к отведенной ему каморке на втором этаже — а после обильных возлияний сделать это было не так-то просто, — он обнаружил на своей узкой койке жениха. Фицроджер, закинув руки за голову, рассеянно смотрел в потолок. В узкое оконце почти не проникало света, и трудно было что-то прочесть на его лице.
Реналд честно напряг свои мозги, но так и не нашел, что сказать.
— Я говорил, что не причиняю вреда цветам. — Это Тай заговорил первым. — Я врал.
Реналд опустил взгляд на прихваченную из зала фляжку с вином. Там оставалось совсем немного. Он выплеснул остатки в деревянный кубок и поставил возле кровати.
— Худо тебе пришлось? — с сочувствием спросил он, все еще не веря, что такое возможно. Тай был опытным любовником, а девчонка в последние дни уже практически ела у него с рук.
Тай не шелохнулся в ответ. Это был весьма зловещий признак. Реналд надеялся, что его друг справится с желанием придушить упрямую малютку. Иначе ему придется защищать невесту — а значит, самому рисковать жизнью.
— Ты был прав насчет священника, — почти равнодушно проговорил Тай. — А я слишком самонадеян. — Последовала долгая, тяжелая пауза, прежде чем он попросил: — Убери его с глаз долой.
Стало быть, вот кого он хотел прикончить. Реналд не брался гадать о том, что могло приключиться на брачном ложе, но со священником он разберется в два счета.
— 3-завтра утром он уберется восвояси.
Молчание.
— Ну а теперь-то что? — не выдержал Реналд.
— Он останется до тех пор, пока на этом будет настаивать Имоджин.
Реналд окончательно потерял надежду хоть что-то понять. Желая дать отдых неверным от вина ногам, он плюхнулся прямо на пол и прислонился плечом к кровати.
— У тебя в изголовье есть вино. А внизу еще целый бочонок. Напейся пьяным. Я уже пьян.
— Оно и видно. — В поле зрения Реналда появились две сильные руки. Они подняли его на кровать, и в комнате простучали тяжелые шаги.
Реналду не удалось приподнять набрякшие веки, да и все равно в глазах двоилось. Посему он предпочел напрячь мозги. Он понимал, что его другу требуется помощь, и проклинал себя за то, что так бездарно напился.
Но ему казалось, что с этой чертовой свадьбой все в порядке!
— Ч-чё случилось? — промычал он.
— Ничего особенного. — В голосе его друга не прозвучало никаких определенных чувств. — Спи, Реналд. Возможно, в некоторых вещах я не слишком хорош, но мне хватит ума поднять тревогу, если на нас нападут.
Реналд услышал, как зашелестела занавеска, отделявшая его каморку от коридора, и его друг ушел.
И дернул его черт так напиться! Тем не менее выпитое вино быстро взяло над ним верх.
Имоджин не могла сказать, что было с ней после того, как ее муж ушел. Удалось ли ей забыться сном? Или она просто потеряла сознание?
Вместо кровавых красок заката в окно хозяйской спальни лился серебристый лунный свет. Эта комната принадлежала ее отцу и всегда казалась ей самым безопасным местом на свете. Здесь она любила играть в детстве, сюда приходила, когда выросла и хотела о чем-то спросить отца или посоветоваться.
Однако теперь ни о какой безопасности не было даже и речи. Сам воздух этой спальни пропитался чужим запахом и порождал тревожные воспоминания.
Жестокость. Смерть. Трупы…
В мозгу как будто что-то щелкнуло.
Бастард Фицроджер. Ее муж.
Она содрогнулась, стоило ей вспомнить, что происходило здесь совсем недавно. Она вспомнила все: и наслаждение, и боль.
Наслаждение? Да, наслаждение. А потом она вспомнила и то, как изменилось лицо ее мужа в ту минуту, когда между ними возникло согласие. Он расстался со своей маской, и перед ней возник обычный человек, человек с душой и сердцем.
Всего на несколько кратких чудесных мгновений.
А потом она стала сопротивляться и кричать. Она увидела на его месте Уорбрика, жестокого и ужасного.
Он бросил ее.
Она могла не сомневаться, что суровая маска опять прочно сидит на своем месте.
Она спрятала лицо в ладонях, не в силах перенести такой позор.
Что она натворила!
Она могла бы попытаться свалить на Фицроджера вину в этой неудаче. Она могла бы сказать, что он поспешил, не дал ей свыкнуться с его присутствием, но ведь он был чуток и нежен. Она помнила, как сама умоляла его довести до конца то, что он начал.
Пока не почувствовала боль.
Так с чем она боролась: с болью или с наслаждением? Боль оказалась намного хуже всего, что она могла вообразить, но и наслаждение страшило ее не меньше. Оно внушало ей ужас, и он был сильнее любого кошмара.
Отец Вулфган был прав. Через наслаждение пролегает прямая дорога в ад.
Фицроджер искренне верит, что для супругов нет ничего зазорного в том, чтобы испытывать наслаждение в объятиях друг друга. Но ведь ему не довелось побывать в Святой земле и пострадать на распятии за свою веру. Он не постится почти никогда и не умерщвляет плоть толстым бичом с железными шипами.
А теперь она получила доказательство того, что испытанные ею боль и ужас были не чем иным, как Божьей карой за необузданную похоть. Если бы он просто овладел ею, это наверняка причинило ей меньше страданий.
Имоджин прислонилась лбом к кровати. Ах, как ей не хватало близкой души, чтобы посоветоваться, пожаловаться на свою горькую участь или хотя бы просто получить утешение и поддержку!
— Отец, отец… — стонала она. — Почему ты умер? Это было… это было так нелепо! Мне нужно поговорить с тобой!
У нее вырвался горький смех. Она почти наяву услышала, как ее рассудительный и практичный отец говорит ей, что она бы вообще не оказалась в подобной ситуации, если бы он не скончался столь нелепо. «А к тому же, Имоджин, моя дорогая, тебе давно пора повзрослеть, и чем скорее, тем лучше!»
Имоджин резко выпрямилась. У нее возникло ощущение, будто последнюю фразу кто-то произнес вслух! Словно отец вернулся в эту комнату, где они любили поговорить на самые серьезные темы.
«На тебя разом навалились тяжелые невзгоды и опасности, от которых я всегда старался тебя уберечь. Но ты нашла путь к спасению, причем не самый плохой путь, и должна пройти его до конца».
Неужели она сходит с ума? Имоджин не понимала, что с ней происходит, но эти удивительные минуты общения с самым близким ей человеком были слишком драгоценны, чтобы отказаться от них ради здравомыслия и скептицизма. Она крепко зажмурилась и задала самый главный вопрос: «Он нравится тебе, отец?»
