Как всегда, во время работы женщины болтали и сплетничали. Имоджин сидела среди них со своим шитьем и невольно прислушивалась к разговорам. Прежде служанки никогда не отваживались вести в ее присутствии столь откровенные беседы. Видимо, теперь к ней относились как к опытной замужней даме, а потому перестали стесняться. Или здесь сыграл свою роль тот факт, что ее отец, всесильный хозяин замка, уже мертв и можно не считаться с его упрямым желанием охранить свою дочь от реальной жизни.
— …Ты не поверишь, какой у него огромный, — шептала одна женщина, Дора, своей соседке. — Я аж обмерла: чего, думаю, с таким делать? Ну, да тот парень, у которого грудь, как бочонок, знает все как есть!
— Мне тоже нравятся большие мужики!
— Это в котором же месте большие, а?
— В любом!
По комнате прокатился дружный смех.
— Нет, ты послушай меня, Ида, — продолжала Дора. — Главное не то, что у них промеж ног, а то, что в башке! Никто не приголубил меня так, как один плюгавый старикашка, а я тогда была еще совсем девчонкой! Уж он показал мне, что к чему! А потом мне самой пришлось учить всем этим штучкам Джонни. Иначе у нас с ним ни за что бы не сладилось!
Имоджин от всей души пожелала, чтобы и ее кто-нибудь научил что к чему. Но, с другой стороны, она боялась, что знает теперь это слишком хорошо. Ведь Дора готова отдаться любому мужчине. Такие, как она, наверняка не брезгуют брать в рот эту штуку. Интересно, хватит ли отцу Вулфгану способности объяснить этой женщине, как глубоко она пала?
Но тут Дора заявила:
— Но коли уж говорить начистоту, мне никогда не нужен был никто, кроме Джонни. Не прибери его тогда лихорадка, ни один мужик бы меня не отведал, будь он хоть трижды король!
— Да ладно тебе, Дора, не ври!
— Да когда ж это я вам врала? — Дора кокетливо захлопала ресницами.
— Ух ты! Ну и как он тебе показался?
Дора гордо оглянулась, наслаждаясь всеобщим вниманием, и только теперь, по-видимому, заметила, что в комнате находится их госпожа. Щеки ее тут же стали пунцовыми.
— Не след мне об этом рассказывать!
Теперь все дружно уставились на хозяйку замка. Имоджин проговорила с натянутой улыбкой:
— Ничего страшного. Я ведь теперь тоже замужем!
— Да, леди, — согласились швеи, но разговор угас.
Через некоторое время Имоджин отложила работу и вышла. Не успела она закрыть за собой дверь, как возбужденное жужжание возобновилось.
Ее так и подмывало вернуться и послушать под дверью, но она была Имоджин из Кэррисфорда, а значит, выше таких вещей. А все эти женщины — невежественные простолюдинки, погрязшие в грехе и разврате.
Тут ей в голову пришла новая мысль: Фицроджер должен знать, «что к чему», и скорее всего предпочитает именно таких невежественных, погрязших в грехе женщин.
Имоджин так задумалась, что не заметила, как ноги сами привели ее в прежнюю комнату на самом верху башни. Там ее поджидал отец Вулфган, лицо которого было мрачным.
— Нам предстоит помолиться сегодня вместе, дочь моя!
— Разве это так необходимо именно сегодня? — слабо удивилась она.
— Именно сегодня, дочь моя! Ради очищения, ради новых сил или же ради прощения. — Он сверлил ее взглядом, как будто старался проникнуть в ее душу.
Имоджин постаралась напустить на себя безмятежный вид, но греховные речи Доры еще не исчезли из памяти и лишили ее душевного покоя.
Вулфган со стуком опустился на колени.
Под его пронзительным взором Имоджин пришлось сделать то же самое.
— Вот так, дочь моя! — зашептал он. — А теперь поговори через меня с Господом нашим Иисусом Христом, подвергавшимся искушению и денно, и нощно, но не согрешившим ни делом, ни помыслом! Что было этой ночью?
Имоджин от неожиданности онемела. Даже если бы все прошло так, как полагается, она не считала приличным обсуждать такие дела с посторонними, пусть это даже ее личный духовник.
— Неужели такое возможно? — в экстазе возопил Вулфган. — Неужели ты все еще девственна?!
— Нет! — инстинктивно солгала Имоджин и сжалась в ожидании Господней кары.
Но ничего не случилось, а Вулфган, судя по всему, поверил ее словам.
— Но тебе удалось устоять перед похотью? — осведомился он.
— Да, — угрюмо ответила Имоджин, опустив взгляд на свои руки, сложенные в молитвенном жесте.
— Благословенное дитя! А своему мужу ты помогла устоять перед похотью?
— Да, мне кажется, что помогла.
— Дважды, трижды благословенна! — Он стиснул ее руки скрюченными грязными лапами. — Ты уже встала на святой путь очищения и скоро сможешь повести его за собой к вечной жизни! А теперь помолись со мной о ниспослании тебе новых сил! — Он затянул знакомую литанию.
Имоджин со вздохом послушно вторила ему в нужных местах. Она помнила, что эта литания бесконечна. Пока Вулфган дойдет до последней строки, ее колени будут болеть сильнее, чем ступни.
Фицроджер единым духом преодолел лестницу, ведущую в башню. Кое-кто мог даже вообразить, будто им движет нетерпение. Абсолютно неуместное нетерпение, если учитывать его отношения с супругой. Его сердце сдавило ледяными тисками, когда он обнаружил, что их спальня пуста. Здесь не было ни Имоджин, ни даже следов ее пребывания. Ни забытой ленты, ни расчески, ни хотя бы женского волоса на подушке. Кровать застелили свежим бельем, как будто на ней никогда не спали.
Куда же она пропала? Он не позволит ей уйти!
Тайрон выскочил из пустой спальни и поспешил по коридору и винтовой лестнице к той светелке на самом верху башни, где раньше обитало Сокровище Кэррисфорда и где они устроили памятный поединок характеров, обсуждая брачный контракт. Даже после погрома, устроенного Уорбриком, лишенная дорогих гобеленов и чудесного витража на окне, эта комната все еще служила достойной оправой для хранившегося в ней самоцвета и напоминала о былой роскоши старого замка. Может быть, Имоджин просто соскучилась по своей старой спальне?
Он упрямо выпятил подбородок. Если ей так необходима золоченая клетка, она ее получит — но только вместе с ним, ее супругом.
Он остановился у двери, услышав два заунывных голоса, тянувших литанию на латинском языке.
На каждую реплику гнусавого голоса отца Вулфгана Имоджин послушно подавала ответ.
— Укрепи наш дух и охрани нас на святом пути…
— Молим тебя, услышь нас!
— Научи нас взалкать жизни вечной…
— Молим тебя, услышь нас!
Фицроджер, изо всех сил врезав кулаком по толстой каменной стене, резко повернулся и отправился к себе.
Этого гнусного святошу, спекулировавшего на ложном чувстве вины и греха, он обязательно размажет по стенке.
