– Маленькая дверца? Никогда, матушка! Поймите, что рога на моей голове слишком высоки, чтобы я мог пройти через такую низкую дверь! Прикажите открыть главный вход, матушка! Там моим рогам, надеюсь, хватит места!
И пришлось открыть главный вход…
Но это было еще не все. Вдовствующая маркиза де Монтеспан чуть не упала в обморок, услышав несколько дней спустя, как ее сын, одетый в великолепный костюм из черного бархата, объявил ей, что отныне считает себя вдовцом и собирается в ближайшие дни похоронить свою жену одновременно со своей честью…
Он твердо стоял на своем, и отговорить его было невозможно. Во всем остальном он был совершенно разумен, но все, что касалось его жены, делало из него непредсказуемого безумца.
Пресловутые похороны состоялись через несколько дней. На них, конечно, собралась вся окрестная знать. Маркиз по-прежнему был в глубоком трауре. Он носил его с таким скорбным выражением лица и казался таким серьезным, что никто не осмелился даже улыбнуться. Хотя одному богу известно, что стало бы с тем наглецом, который решился бы посмеяться над странной идеей маркиза. Его шпага слыла достаточно грозной для того, чтобы отбить у всякого охоту оскорбить его даже тенью улыбки.
Когда удивительная церемония закончилась и мать с сыном остались одни в гостиной, где медленно увядали цветы, вдовствующая маркиза подошла к Луи.
– Вы и правда думаете, что вам хоть как-то поможет эта безумная церемония? – спросила она.
– Для меня нет ничего серьезнее, – отвечал он, не глядя на мать. – Я любил мою жену больше всего на свете. Она посмеялась над этой любовью, она глумилась над ней. Она втоптала мое имя в грязь и сделала наши отношения предметом издевательств. Мне легче думать, что моя жена умерла. Надеюсь, что сегодняшние похороны помогут мне в этом себя убедить. Лучше я буду ее оплакивать, чем проклинать.
Он медленно вышел из комнаты, внезапно сгорбившись, словно каким-то чудом мгновенно стал стариком. Озадаченная и расстроенная маркиза долго смотрела вслед удаляющемуся сыну. Материнское сердце подсказывало ей, что боль и скорбь, которые испытывает Луи, вполне реальны и что безумства, которые он совершает, служат несчастному лишь для того, чтобы скрыть свое истинное состояние от окружающих. Утирая выступившие на глазах слезы, маркиза прошла в опустевшую семейную часовню, где долго молилась в надежде, что господь уменьшит страдания ее сына и поможет ему забыть злополучную Атенаис…
Все могло бы закончиться этой сумасшедшей и печальной церемонией. Но увы. Войне между супругами суждено было продлиться еще долгие годы. Совершенно не способный вести мирную жизнь в глухой провинции, Монтеспан вновь отправился в армию. Он искал смерти и совершал столько безумств, что его полк разогнали, а сам он очутился на мели. В то же время госпожа де Монтеспан, произведя на свет нескольких королевских бастардов, добилась истинного всемогущества. Король, исполняя ее просьбу, дал согласие на ее развод с маркизом. Это позволило Людовику XIV признать своих незаконных детей, которых маркиза дарила ему одного за другим.
7 июля 1674 года архиепископ Парижский Франсуа д'Арлей объявил, что развод официально признан. Обманутого мужа приговорил не только к возвращению приданого, похоже, полностью вымышленного, но и к выплатам маркизе абсолютно немыслимого пенсиона. Маркиз не был богат. И тогда королевская фаворитка госпожа де Монтеспан совершила, наверное, самый низкий из своих поступков, мстя мужу за страхи, которые когда-то испытала по его вине. Она приказала отобрать все его имущество, включая мебель – до последнего табурета. Несчастному пришлось искать убежища у священника церкви Святого Иакова.
Луи дошел до предела горечи и отвращения. Чувствуя омерзение, но не видя другого выхода, он позволил своему поверенному растолковать королевской фаворитке, что своим поступком она одним махом превратила в нищих двух своих детей, которых родила от Монтеспана. В то же время грозная церковная конгрегация Тела Господня, могущество которой в то время не подвергалось сомнению, незаметным для прочих образом дала королю понять, что существуют границы, которых не стоит переступать. Маркизе пришлось наконец оставить своего мужа в покое. Король даже тайком выплатил все его долги.
Но, к сожалению, горечь, которую испытывал Луи, продолжала изливаться в едких, если не оскорбительных словах по адресу прелюбодействующей четы. В ответ последовал новый приказ об изгнании: Монтеспану следовало вернуться в Гиень, причем даже в будущем ему было официально запрещено выезжать оттуда куда бы то ни было.
Но годы шли… А с ними уменьшалась и власть фаворитки. Она толстела, старела, дурнела, переставала нравиться. Сердце короля было отдано госпоже де Ментенон.
15 марта 1691 года мадам де Монтеспан навсегда покинула Версаль и поселилась в основанной ею в Париже общине Святого Иосифа. Никогда больше она не возвращалась в места своего триумфа. Даже тогда, когда праздновались свадьбы детей, рожденных ею от короля. Одинокая, покинутая всеми, обшаривая хранившую зарубки от ее фривольной жизни память, она внезапно наткнулась на воспоминание о счастливых днях своей первой любви. Ее исповедник, отец де ла Тур, потребовал от маркизы полного и абсолютного подчинения мужу, которого она заставила столько выстрадать. Возможно, в надежде вернуть его себе, Атенаис легко подчинилась требованиям священника и написала Монтеспану смиренное письмо кающейся грешницы…
Но Луи в самом деле слишком много и слишком долго страдал. Теперь он стал стариком, больным и смертельно уставшим от жизни. Атенаис принесла ему чересчур много зла. Он ответил, что не хочет «ни видеть ее, ни что-либо ей приказывать, ни слышать о ней до конца своих дней…».
И все-таки он продолжал любить ее. Сияющее воспоминание о ее ослепительной красоте еще освещало и в то же время отравляло его существование. Даже в тот вечер, когда он скончался, 23 октября 1701 года, он не мог не подумать о ней в последние минуты. Он продиктовал тогда изумительное письмо – первое за долгие-долгие годы, в котором просил ее «в память о той нежной дружбе, которую, как ей хорошо известно, он всю жизнь питал к ней, помолиться за него…». Но и в этом письме отвергнутая королевская фаворитка тщетно искала хотя бы одно слово прощения…
Луи-Арман де Ришелье, Герцог де Фронсак
12 февраля 1711 года весь двор собрался в версальской часовне, где кардинал де Ноайль благословлял молодую пару в присутствии короля Людовика XIV и его морганатической супруги мадам де Ментенон. Новобрачные и на самом деле были очень юными. Невеста, Мари-Анн де Ноайль, предстала перед алтарем во всем блеске и великолепии своих восемнадцати лет, а жениху, молодому герцогу де Фронсаку, только что исполнилось всего пятнадцать.
Но эти годы оказались весьма насыщенными. Если принять на веру утверждения скандальной придворной хроники, приписывавшей этому юноше, почти мальчику, солидную коллекцию любовниц и даже роман с его крестной матерью, герцогиней Бургундской, невесткой короля, то юный герцог де Фронсак был неистов и неутомим в любви. А верить были все основания, потому что действительно к пятнадцати годам Луи-Арман дю Плесси де Ришелье, герцог де Фронсак, прототип Керубино из пьесы Бомарше «Женитьба Фигаро», сделал себе любовную карьеру, которую можно причислить к наиболее успешным.
