Надев костюм, Бенни запросто сделал свои волосы седыми с помощью горсти муки, нарисовал жжённой пробкой чёрные усы и оживил лицо красным косым шрамом. Повертевшись так и сяк перед осколком зеркала, которое хранилось в убежище их команды и обычно использовалось как перископ или гелиограф (для передачи срочных сообщений с помощью солнечных зайчиков), Бенни застыл, лишившись дара речи, в полном восхищении.
— Что случилось? — спросил через минуту Громобой. — Всё не так плохо. Нужно только…
— Знаешь, — неожиданно перебил его Бенни, — я просто обязан пойти на сцену.
— Как Четыре Шарика?
Дэнни Шнейдера, члена команды, приговорённого к месячной ссылке в Манчестер, прозвали Четыре Шарика за талант к жонглированию. Ни у кого не оставалось сомнений в том, что вскоре он возглавит программу в мюзик-холле, но Бенни имел в виду другое.
— Нет, — ответил он. — Как Генри Ирвинг.
[3]
Про Секстона Блэйка должны сочинить пьесу, и я сыграю его роль в театре. А потом, если его заключат в камеру или ещё что-нибудь стрясётся, я смогу сыграть доктора Скалла, сумасшедшего учёного. Потом, когда доктора Скалла убьёт одна из его человекообезьян, я смогу сыграть хорошую человекообезьяну и вызволить Секстона Блэйка и тогда стану снова его играть. А когда…
— А с мистером Уиттлом-то ты что собираешься делать?
Бенни потряс головой и с заметным усилием вернулся к действительности.
— А? Ах, с ним. Я буду следить за ним, когда он выйдет из здания компании. Он же должен вернуться на место преступления, как это всегда бывает. Застав его на месте, я произведу арест.
Громобой уже открыл было рот, чтобы напомнить, что мистер Уиттл является управляющим уважаемой компании газопроводчиков и просто обязан на днях посетить Дворец газопроводчиков, но спорить с Бенни смысла не имело. Громобой проводил взглядом предводителя команды, удалявшегося в мешковатом клетчатом костюме, в десятый раз за двадцать пройденных шагов поддёрнувшего штаны, поправившего спадающий на нос котелок, распространявшего вокруг себя облачка муки, и сердце его наполнилось искренним восхищением.
Дик ушёл с работы в ужасном настроении. Весь день он злился, а в конце рабочего дня так врезал по хвалёному «Новому улучшенному патентованному самоналаживающемуся крану-регулятору давления „Эксцельсиор“ Уилкинса», что сломал фланец и должен был заплатить за ремонт, что нисколько не улучшило его настроения.
Поэтому, увидев Дика, Анджела и Зерлина очень обрадовались, что их сопровождает новый друг — Могучий Орландо. У него был выходной, поэтому не нужно было облачаться в леопардовую шкуру, а полосатый блейзер и панама оказались ему к лицу. Он остановился у тележки Альфа, чтобы освежиться землянично-ванильным мороженым, а поскольку близняшки вцепились в него, он и им любезно купил по шарику мороженого. Они мирно прогуливались вместе в лучах солнышка вдоль стен газовой компании, когда из здания внезапно выскочил Дик с лицом темнее тучи. Орландо был достаточно крупным, чтобы обе сестрёнки могли спрятаться за его спиной, но они просто не успели.
— Здорово, девчонки, — угрюмо сказал Дик.
Близнецы быстро переглянулись. Может быть, он не очень на них сердится?
— Здорово, Дик, — ответила Анджела. — Это Могучий Орландо.
— Он наш друг, — многозначительно добавила Зерлина.
— А это мистер Дик Смит. — Анджела представила его Орландо.
— Как поживаешь, приятель? — Дик протянул руку.
— Рад с вами познакомиться, — ответил Орландо. — Нет, я не стану пожимать вашу руку. Сказать почему?
— Ага, валяй, — кивнул Дик.
— Потому что эта рука способна дробить камни. — Орландо величественно указал на свою правую руку левым указательным пальцем толщиной с рукоятку крикетной биты. — Дай мне камень, любой камень, и ты увидишь сам.
— Бог мой, да я тебе и так верю. — Дик был потрясён.
Почувствовав себя в безопасности, близнецы рассказали Дику о том, как накануне встретили Дейзи в мюзик-холле. Дик смутился.
— Должно быть, я запутался в тех словах, что вы велели ей сказать, — признался он. — Наверное, Дейзи теперь и видеть меня не захочет. Наверное, теперь она достанется мистеру Хорспату.
И он вздохнул с силой пневматического дренажного насоса «Громовержец» и уныло уселся на край ближайшей лошадиной кормушки.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал Орландо. — Не возражаешь, если я присоединюсь?
Дик подвинулся, чтобы дать ему место.
— Ты тоже пострадал от любви, приятель?
— Ещё как, — кивнул Орландо.
Близняшки тоже вскарабкались на ясли и слушали как зачарованные.
Орландо обмахнулся шляпой и приступил к рассказу:
— О да, я был влюблён, совсем как ты, но ни разу мне не хватило духу сказать ей об этом. Я делал всё, чтобы угодить ей: рвал книжки пополам, дробил рукой камни и отбивал лбом пушечные ядра, но никогда не говорил ей, что люблю её.
— Ну, совсем как я! — воскликнул Дик.
— А когда я узнал, что нужно сделать, было уже поздно. Судьба отвернулась от меня.
— Так ты действительно знаешь, что нужно делать?
— Конечно. Теперь-то уж я знаю, как поступить. Да только, как я сказал, уже слишком поздно.
— Так что нужно делать? В чём секрет?
— Секрет любви мне раскрыл испанский акробат в цирке, где я однажды работал. А уж он-то знал это доподлинно, потому что у него было не меньше шести жен. Разумеется, в разных странах. Он сказал, что нужно набрать в грудь воздуха, закрыть глаза, сжать её руку и покрыть её жгучими поцелуями. Примерно с дюжину, говорит. Как только ты это сделаешь, то почувствуешь себя совершенно по-другому. После этого гораздо легче сказать ей о своей любви.
— А ты уже пробовал это?
— Нет, — покачал головой Орландо. — Из-за той бессмертной любви, что я питаю к леди, которой так и не признался, когда должен был это сделать.
Дик кивнул. В его глазах загорелся странный огонёк.
— Глубоко вдохнуть… — повторил он.
— Вот именно.
— Зажмурить глаза…
— Да.
— Сжать её руку…
— В таком духе.
— И покрыть её жгучими поцелуями.
Примерно с дюжину, — хором уточнили близнецы.
— И если ты это сделаешь, — закончил Орландо, — я гарантирую, что ты сможешь наконец признаться в любви, а у неё не останется другого выбора, как только ответить «да», потому что ты сразишь её своей страстью. Попробуй — и увидишь сам.
— Я попробую! — заявил Дик. — Я сделаю это! Ну, спасибо тебе, Орландо! Я так тебе обязан, приятель.
