— Пожалуйста, очнись, — лепетала она. — Пожалуйста!
— Скорее приведи кого-нибудь на помощь! — попросил Дункан Пайку.
Девушка сразу же помчалась искать Гордона. Она нашла его за столом.
Гордон и Аннабель выбежали в сад, не забыв, впрочем, сказать Абигайль, чтобы она немедленно привела доктора.
Вокруг началась суета, а Пайка думала только об одном: прочь отсюда! Как можно дальше! Нужно только быстренько попрощаться с Марианной.
В доме доктора горел свет. Абигайль громко постучала в двери. Когда ей никто не открыл, она повторила попытку. Когда наконец дверь со скрипом отворилась, Абигайль растерялась. Перед ней стоял Патрик О’Доннел.
Ей потребовалось мгновение, чтобы осознать, что его привело сюда: он был будущим зятем Фуллера и праздновал в семейном кругу, куда они ушли вместе с Гвен с праздника у Паркеров. Абигайль судорожно сглотнула. Сейчас не время сводить личные счеты.
— Пожалуйста, скорее, нам нужен доктор! — произнесла она, взяв себя в руки. — Оливия потеряла сознание и лежит в саду.
— Подожди! — Патрик бросился обратно в дом.
Спустя несколько минут он появился в сопровождении врача, одетого в изысканный костюм.
— Что случилось? — поинтересовался доктор Фуллер, по-прежнему бодрый и моложавый. — Пойдемте! — В руке у него уже был чемоданчик с инструментами, и он сразу пошел по улице.
— Я точно не знаю. Я сидела в доме и играла на фисгармонии. А Оливия была в саду и упала в обморок.
— Хм… — Доктор ускорил шаг, Абигайль едва поспевала за ним, с удивлением отметив, что Патрик пошел с ними и не отходил от нее. Впрочем, она старалась не думать об этом.
В доме Паркеров их встретила взволнованная Аннабель.
— Она очнулась и несет какой-то бред. Пойдемте! Она лежит у себя в комнате.
Абигайль и Патрик остались одни в холле, как раз на том самом месте, где встретились днем, но теперь не решались даже взглянуть друг на друга. Абигайль уставилась на носки своих сапожек, а Патрик сосредоточенно рассматривал роскошную, написанную маслом картину, висевшую на стене. На ней было изображено бегство Те Кооти и его сторонников из Охинемуту 7 февраля 1870 года.
Глухое молчание, в котором читалось столько невысказанных упреков, было мучительным. Наконец оба заговорили одновременно.
— Абигайль…
— Я была неправа, что сказала тебе о своей…
Их взгляды встретились.
— Я восхищаюсь твоим мужеством, Аби. А я трус и скрываю свои чувства.
— Нет, ты просто боишься, что я снова разочарую тебя, — едва слышно произнесла Абигайль.
Вместо того чтобы возразить ей, он притянул ее к себе и поцеловал.
— Я тоже люблю тебя, — прошептал он. — И всегда буду любить.
Абигайль не хотела питать никаких надежд, но эти слова согрели ее сердце, и на мгновение она представила себе, что они могли бы всегда быть вместе. Но вот в его взгляде снова появилась решимость. В уголках губ пролегли суровые складки. Словно окаменевший, он стоял перед ней, стиснув зубы и сжав кулаки.
— Ничего не говори! — взмолилась она. — Я знаю, что ты женишься на Гвендолин. А я уеду. Далеко-далеко. Ведь если я останусь в долине гейзеров, мы не сможем расстаться. И тогда однажды я снова тайком поплыву на Мокоиа и отдамся тебе под деревом пурири. Мы будем жертвами своей запретной любви — пока я не сломаюсь.
— Это не из-за Гвен, уверяю тебя. Ты должна мне поверить! Это из-за моей дочери Эмили, которая ни с кем не говорит, даже с Гвендолин, но постепенно стала привыкать к ее присутствию. Если я прогоню Гвен, малышка будет безутешна…
Абигайль коснулась пальцем его губ.
Патрик понял. Тяжело дыша, он резко притянул Абигайль к себе и пробормотал:
— Я так хочу быть с тобой, любовь моя. Я не могу снова отпустить тебя на чужбину. Как часто я ругал себя за то, что не поехал тогда с тобой!
Они снова поцеловались, но Абигайль высвободилась и, не оборачиваясь, побежала к себе в комнату. Там она бросилась на кровать и заплакала. «Нужно уехать, и как можно скорее», — снова и снова вертелось у нее в голове, и женщина решила претворить в жизнь этот план в ближайшее время. Она сбежит на Южный остров, в Данидин, как хотела еще одиннадцать лет назад. И на этот раз ее никто не остановит.
Наконец Абигайль вытерла слезы, умылась, припудрила нос и отправилась к Оливии, поскольку, взглянув на часы, сообразила, что через несколько минут сменится век. «Может быть, там, на юге, я наконец познакомлюсь с мужчиной, в которого влюблюсь и который женится на мне, старой деве», — думала она, прекрасно понимая, что навеки отдала свое сердце Патрику. Если спустя одиннадцать лет он так волнует ее, то вряд ли ей удастся забыть его вообще.
С грустным видом Абигайль вошла в комнату, куда отнесли Оливию. В дверях она столкнулась с доктором.
— Как она? — встревоженно поинтересовалась женщина.
— Ей лучше, — ответил он, поспешно собираясь, чтобы вернуться домой до наступления нового года.
У постели сестры собрались все: Дункан, Хелен, Алан, Аннабель, Гордон и даже Руиа. Все с волнением смотрели на бледное лицо Оливии, почти сливавшееся с простынями. Та попыталась улыбнуться, но улыбка застыла. Руиа внесла поднос с шампанским — все получили по бокалу, кроме Оливии.
— С Новым годом! — наконец веселым тоном произнес Алан и поднял бокал, словно ничего не произошло.
«Будем надеяться», — подумала Абигайль, глядя на сестру, и по спине побежали мурашки от дурного предчувствия.
Марианна решила не терзать Пайку своими расспросами. Девушка довольно давно прокралась к ней в спальню, словно призрак, и с тех пор молча сидела на стуле у ее постели с опущенной головой.
— Как он мог так поступить? — наконец измученным голосом произнесла Пайка.
— Что он сделал? Ты ведь говоришь о моем внуке, верно?
Пайка кивнула.
Марианна едва сдерживалась от любопытства.
— Дитя, говори уже наконец! Что такого сделал Дункан, что ты никак не можешь прийти в себя и сидишь здесь, словно статуя, не в силах и слова сказать?
— Он сказал своим родителям, что хочет жениться на мне! — простонала Пайка.
— Боже мой! — вырвалось у Марианны. — И как отреагировали его родители? Полагаю, моя дочь упала в обморок, а мой зять пригрозил ему, что лишит наследства?
Пайка замерла. «Если бы Марианна знала, насколько точно она угадала!» — подумала она, но из уважения к пожилой женщине решила не говорить этого. И отвратительные слова отца Дункана она тоже повторять не стала. Хотя бы потому, что испытывала непреодолимое желание поскорее забыть о презрении, с которым отнесся к ней этот человек.
— А теперь Оливия промывает мозги своему сыну? — поинтересовалась Марианна. Она пристально поглядела на Пайку. — Но ты-то почему так расстроена? Ты должна была бы радоваться, что Дункан хочет сделать тебя своей женой. Он хорошая партия, привлекательный молодой человек.
