Андрей отправился в спальню за своей сестрой. Они о чем-то очень долго разговаривали, но подслушать толком их разговор нам с Маришей не удалось. Во-первых, в комнате все время кто-то говорил, а во-вторых, чертов архитектор предусмотрел очень толстые стены между комнатами. Правда, первое препятствие Марише удалось ненадолго устранить, но за те несколько минут, пока она отвлекала гостей курением и болтовней в холле, мне не удалось подслушать из разговора брата с сестрой ничего стоящего.
Только мне начало казаться, что я улавливаю нить разговора, как из холла вернулись гости, начали переговариваться, подозрительно поглядывать друг на друга. Нервная обстановка передалась и мне, страшно захотелось покурить, и мы с Маришей вышли в холл, примыкающий к кухне.
В кухне как раз шел допрос Головиной, в холле никого не было, дверь на кухню была приоткрыта, и мы смогли услышать обрывки фраз.
– Нет, я не знаю, кто этот человек.
Кротов что-то сказал ей.
– Не понимаю, с чего вы взяли, будто я могу его знать? – повысила голос Головина. – Я любила Милочку, и если бы знала этого негодяя, то обязательно выдала бы его следствию. Но я не представляю, кто это такой. Вы бы лучше спросили у Иры. И вообще я не так уж часто общалась с Ирой после той оказанной ей услуги, о которой вы знаете.
Кротов пробубнил в ответ нечто неразборчивое.
– Господи, да не знаю я его! Это уже становится невыносимым!
И тут же разгневанная и красная женщина вылетела из кухни. Но из гостиной донесся крик:
– Кто стер пленку?
Предчувствуя неладное, мы помчались на крик.
– Кто? – повторил Аполлон, тыкая во все подряд кнопочки на видике, но его усилия оставались бесплодными, экран показывал серую муть.
Ясно, пока мы прохлаждались в холле, кто-то стер запись на пленке. Внезапно с дивана поднялась Ирина Юрьевна.
– Это сделала я! – сказала она, гордо выпрямившись.
Открыв рты, все уставились на нее, ожидая продолжения, которого не последовало. Ирина Юрьевна, словно примерная ученица после ответа, села на место.
– Но зачем? – беспомощно развел руками Аполлон. – Зачем тебе это?
– Пойми, я не желаю, чтобы Милу видели в таком виде, – сказала Ирина Юрьевна.
– Ты хоть понимаешь, дура, что ты наделала? – завопил Аполлон. – Ты же уничтожила единственную улику, которая могла бы навести нас на Милиного убийцу.
– Не надо преувеличивать, – совершенно спокойно сказала Ирина Юрьевна. – Я сделала то, что считала нужным. Я уничтожила единственную запись этой мерзости, теперь никто не сможет ткнуть мне в лицо доказательство – смотрите, моя дочь была проституткой.
– Очень хорошо, – раздался у нас за спинами голос незаметно подкравшегося Кротова. – Примерно на что-то подобное я и рассчитывал.
Все, словно сговорившись, повернулись и с интересом уставились на Кротова. Даже Ирина Юрьевна отвлеклась на минутку от своей роли оскорбленной матери.
– На ЭТО вы рассчитывали? – первым пришел в себя Аполлон. – Вы хотели, чтобы уничтожили запись? Но позвольте? Как же так?
– Очень просто, преступник уничтожил единственную, как он считал, улику против себя. Не своими руками, – поспешно добавил он, заметив, как снова начинает краснеть от негодования мать Милы. – Это за него сделала Ирина Юрьевна, но сама бы она никогда не догадалась поступить подобным образом. Не вы ли, Ирина Юрьевна, в начале вечера заявили, что понятия не имеете, как включается видик, что его всегда включали муж или Мила. И вдруг такая осведомленность. И потом вас не было в комнате, когда Мариша сказала, что пленка имеется в единственном экземпляре, а вы только что сказали: уничтожена единственная улика против вашей дочери. Ирина Юрьевна, кто вам велел стереть пленку и кто показал, как это сделать?
– Никто, – высокомерно ответила женщина. – Я, молодой человек, вообще не понимаю, о чем вы толкуете. Кто меня уговаривал? Зачем меня было уговаривать, я сама решила, что эту мерзость нужно уничтожить. Ткнула в несколько кнопок, и все.
– Хорошо, поступим иначе, – со вздохом сказал Кротов. – Я понял, что по каким-то соображениям Ирина Юрьевна не хочет выдавать человека, приказавшего ей стереть запись. К ней в спальню, чтобы уговорить ее вернуться к гостям, по очереди заходили все присутствующие, а значит, все находятся под подозрением. Поэтому я попрошу всех трех мужчин оголить свои спины.
– Трех? – после некоторого колебания спросил Леша. – Но нас тут существенно больше.
– Блондины и мужчины сухощавого телосложения могут не беспокоиться, – сказал Кротов. – Только упитанных брюнетов, а таких тут трое. Хочу сразу предупредить, что Вольдемар не в счет.
– А почему? – удивился Аполлон.
– Я уже имел счастье лицезреть его спину, – пояснил Кротов. – Она не подходит.
Вздохнув, Аполлон стянул через голову рубашку, обнажив заросшую густыми волосами спину. Немного покопавшись в них, Кротов был вынужден признать, что родинка там отсутствует. Следующим разделся Сергей – брат Степана, тоже брюнет. У него спина была гладкая, без растительности и без признаков родинки. Теперь взгляды присутствующих обратились к Андрею. Я невольно вздрогнула, когда тот потянул через голову свитер. Сейчас мы увидим спину убийцы…
– Ничего! – разочарованно протянул Кротов.
– Не может быть! – воскликнула Мариша. – Кто-то из них убийца.
– Как видите, ваши выводы были ошибочны, – сказал Андрей. – Ищите лучше. Наверняка у Милы был еще один любовник, о котором вам пока ничего не известно.
– Не верю, – прошептала Мариша. – Я хочу сама посмотреть.
Зря она это сказала. Даже повторный осмотр не дал результатов. Компрометирующей родинки не было ни у кого из троих. Домой мы вернулись в расстроенных чувствах. Один Кротов не унывал, утверждая, что в следственной работе всегда на девяносто девять промахов бывает лишь одно попадание.
– Придется еще поработать, – сказал он. – Не переживайте, девочки, у нас в активе есть еще депутат и его шантажист. И как-то ведь этот шантажист был связан с Милой, раз у него оказался негатив снимков.
Оставив нас дома, он помчался к депутату, чтобы вместе с ним присутствовать при телефонном звонке шантажиста.
– А что, если все-таки Милин любовник кто-то из троих? – спросила Мариша. – Конечно, Серега почти отпадает, ведь он брат Степы, а Милин муж приехал в Питер с Украины Но кто знает, вдруг Серега был раньше, в юности Милы. Например, учился. По возрасту он подходит, он ведь старший брат Степы, и разница у них не меньше десяти лет. Так что когда Миле было шестнадцать, Сереге – уже двадцать шесть. Вполне может оказаться, что на пленке и он. А Милу прикончил, чтобы языком не болтала, боялся.
– А волосы на спине у него от радиации вылезли? – съехидничала я. – Спина у него почти такая же голая, как у Вольдемара.
