К утру он, похоже, утомился и заснул, хотя глаза у него все это время оставались закрытыми. Когда в окно заглянуло солнце, Риган, сидевшая на краешке постели, крепко заснула.
Ее разбудила рука Трэвиса, гладившая ее по голове, нежно прикасаясь к волосам и шее. Она моментально широко раскрыла глаза и пристально посмотрела на него, пытаясь догадаться, не повредился ли его рассудок.
— Почему ты одета? — хрипло спросил он, как будто это было важнее всего на свете.
Она даже не замечала, в каком напряжении пребывала в течение последних часов, и теперь, когда напряжение несколько спало, ее вдруг начал трясти озноб. Слезы заструились по ее щекам. Это были слезы радости: Трэвис не только остался в живых, но и разум его не повредился!
Он потрогал пальцем слезинку, катившуюся по щеке.
— Последнее, что я слышал, был треск ломающегося грот-марселя. Это им меня ударило по голове?
Слезы хлынули еще обильнее, и Риган лишь кивнула.
— И долго я был без сознания? — спросил он.
— Долго, — сказала она одними губами, так как говорить мешал комок, образовавшийся в горле.
Трэвис улыбнулся, потом поморщился от боли, затем улыбнулся еще шире.
— Значит, ты плачешь, потому что жалеешь меня?
Она снова смогла лишь кивнуть в ответ.
Продолжая улыбаться, Трэвис закрыл глаза.
— Небольшая шишка на голове — это не слишком дорогая цена за то, чтобы увидеть, как твоя любимая проливает по тебе слезы, — прошептал он, засыпая.
Риган положила голову ему на грудь и дала волю слезам. Она выплакалась за страх, который испытала, когда Трэвис полез наверх следом за Дэвидом, когда она сама полезла за Трэвисом, а также когда в течение нескольких часов не знала, выживет ли Трэвис.
Трэвис оказался образцовым пациентом. Таким образцовым, что через двое суток ухода за ним Риган совсем обессилела. Он капризничал, требовал, чтобы Риган кормила его с ложечки, не мог одеться без ее помощи и просил, чтобы его дважды в день обтирали губкой. Всякий раз, когда Риган предлагала ему попытаться пройтись, чтобы восстановить силы, у Трэвиса неожиданно начинались страшные головные боли и Риган приходилось менять на его лбу холодные салфетки.
На четвертый день, когда Риган собралась уже сказать Трэвису, что жалеет, что его не смыло за борт, в дверь постучали. На пороге стоял Дэвид Уэйнрайт.
— Можно войти? — спросил он. Рука его была перевязана, на челюсти красовался зеленоватый синяк.
Трэвис, демонстрировавший уже несколько дней полное отсутствие сил, с неожиданной энергией сел в постели.
— Входите, пожалуйста. Присаживайтесь!
— Нет, — тихо сказал Дэвид, стараясь не смотреть на Риган. — Я пришел, чтобы поблагодарить вас за то, что спасли мне жизнь.
Трэвис некоторое время пристально вглядывался в молодого человека, потом сказал:
— Я это сделал потому лишь, что мне стало стыдно, когда вы заставили всех нас выглядеть трусами.
Дэвид удивленно взглянул на него, потому что хорошо помнил, как застыл от страха на нок-рее и как Трэвис, проявляя терпение даже в разгар шторма, спустил его вниз, в безопасное место. Однако он понял также, что Трэвис не имеет намерения кому-либо рассказывать об этом. Поняв это, Дэвид немного расправил плечи, и на его лице появилась слабая улыбка.
— Спасибо, — поблагодарил он, причем взгляд его говорил больше, чем слова. После этого он быстро вышел из каюты.
— Как ты добр, — сказала Риган и, наклонившись, поцеловала Трэвиса в щеку.
Трэвис неожиданно протянул руку и обхватил ее за талию.
— Я вывел его из игры, — заявил он и, притянув ее к себе, поцеловал в губы.
Руки Риган сами обвились вокруг его шеи, а тело немедленно отреагировало на его ласку, напомнив о том, что уже много дней она прикасалась к нему исключительно с целью ухода за больным.
— Всего час тому назад ты был слишком слаб, чтобы встать с постели, — усмехнулась она.
— Я по-прежнему не хочу вставать с постели, однако это не имеет никакого отношения к моей слабости, — заявил он, ощупью отыскивая застежку на спине ее платья.
Риган вскочила с кровати.
— Трэвис Стэнфорд, если ты порвешь еще одно из моих чудесных платьев, я больше никогда не буду с тобой разговаривать!
— Мне все равно, будешь ты со мной разговаривать или нет, — сказал он и, откинув одеяло, продемонстрировал ей свою полную боевую готовность.
— Ничего себе! — воскликнула она, и ее пальцы в мгновение ока расстегнули все пуговицы.
Освободившись от одежды, она прыгнула к нему в постель и уткнулась лицом в его шею. Она так долго ждала его выздоровления, что была полностью готова принять его, как и он — ее. Однако, когда она попыталась заставить его лечь на себя, он отстранился.
— Э нет, моя маленькая сестрица милосердия, — хохотнул он и, взяв ее за талию, приподнял и опустил на свой напряженный член.
Риган удивленно охнула, но Трэвис, наклонив ее вперед, принялся целовать ее грудь, и удивление сразу же сменилось наслаждением. Его руки гладили ее спину, а губы ласкали грудь. Она еще никогда не испытывала такого возбуждения. Его сильные руки снова обхватили ее талию, медленно приподняли Риган, потом опустили снова.
Ему не пришлось повторять дважды, она сразу же уловила ритм. Ее сильные ноги, окрепшие за время прогулок по палубе покачивающегося корабля, принялись приподнимать и опускать ее тело. Она вскоре поняла, что ей нравится самой контролировать ритм, ускорять и замедлять его, наклоняться, чтобы прикоснуться грудями к груди Трэвиса, и наблюдать, как выражение его красивого лица становится ангельски кротким.
Но по мере того как ее страстное желание нарастало, она утратила интерес к наблюдению за ним и принялась двигаться все быстрее и быстрее. Трэвис, не выпуская ее из рук, перекатился вместе с ней так, что она оказалась на спине, и глубоко вошел в нее. Они одновременно достигли высшей точки наслаждения.
Обессилевший, он рухнул на нее. Риган, лежа под ним, улыбнулась и крепко прижала его к себе. Ей нравилось чувствовать свою власть над ним. Было очень приятно знать, что она может превратить такого сильного человека, как Трэвис, в податливое, кроткое существо.
Она так и уснула с улыбкой на лице.
Глава 10
Откинувшись на подушки, Риган лежала на кровати, слабая и дрожащая, а Трэвис прикладывал к ее лбу холодный компресс. Взглянув на него снизу вверх, она заставила себя улыбнуться.
— Нашла время для приступа морской болезни, — проворчала она.
Не сказав на это ни слова, Трэвис взял ночной горшок с содержимым желудка Риган и отправился на палубу, чтобы опорожнить его.
Риган, слишком слабая, чтобы двигаться, тихо лежала на постели. Она была уверена, что обрушившаяся на нее болезнь как-то связана с сумбуром в ее мыслях. Но не могла же она сказать Трэвису, что боится приезда в Америку, боится остаться одна в незнакомой стране, с людьми, язык которых она иногда с трудом понимает.
