Легкие кучевые облака, караваном потянувшиеся на восток, уменьшались, поднимаясь все выше и выше в вечернее небо. И вскоре исчезли совершенно. Солнце ненадолго зависло над зубчатыми, снежными вершинами хребта Элберта, чтобы уже совсем скоро спрятаться на ночь. Птицы, наконец-то дождавшиеся ясной погоды, радостно запели, засвистели, зазвенели на разные голоса. Эхо повторяло их веселый разноголосый хор, дробило в ущельях и каньонах!
Берни Дуглас и Рони Уолкотт весело шагали впереди всех. Больше всех проделанной работой удовлетворен и доволен был патрон Берни. Сегодня они подковали три десятка лошадей. Теперь за косяк подкованных боевых коней можно будет получить вдвое больше денег, чем ожидалось ранее. Заклейменные и подкованные мустанги легче поддавались воспитанию и армейской муштре. Они побаивались человека, подчинялись его силе.
Надо дождаться, когда после затяжных дождей обсохнут склоны и горные тропинки. Тогда можно будет выбраться на охоту за косяками. И Берни Дуглас уже продумывал план предстоящей охоты, не обращая на остальных особенного внимания.
Оливия не шла, а, пошатываясь и оступаясь, брела позади всех, путаясь в высокой траве. Ноги словно одеревенели и совершенно не сгибались в коленях. Она снова возненавидела своего опекуна Берни Дугласа. Но не за то, что он заставил ее качать меха. Нет!
Она не могла и не имела права наслаждаться звонким пением птиц в предзакатный час! В ушах ее все еще звучало истошное ржание перепуганных коней, больше похожее на дикий плач, который всегда наводит ужас на тонконогих, нежных и трогательных жеребят, когда их матерей приручают и усмиряют люди. И, подхватив этот материнский плач или же стон отца, да и просто соплеменника и сородича, эти прелестные, с мягкими губами и глубокими лиловыми глазами, маленькие, но мужественные дети прерий мчались вдоль жердяных загородок, оплакивая свою свободу и свободу своих сородичей! И горное эхо повторяло и повторяло их рыдания и рыдания существ, их породивших! И разноцветные шелковистые гривы стлались по ветру, словно черные, соловые, сивые и рыжие знамена, переливаясь на солнце… И в глубоких фиолетовых глазах отражалось красное солнце, синее небо, сиреневые снежные вершины… А их маленькие, трогательно-игрушечные гладкие копытца летели по воздуху, едва касаясь земли, и вытаптывали до корней пышные травы, такие же сильные, прекрасные и свободолюбивые…
После дождя воздух над лугами благоухал, но Оливия совсем не ощущала свежих ароматов. Ее мутило от набившегося в легкие смрада: раскаленного железа, паленой шерсти и жженого рога. В мире больше не существовало ни аромата цветов, ни духов, ни чисто вымытой с лавандовым мылом кожи. И внутри, и снаружи царил смрад! И от гадливости все сжималось в ней. Оливия останавливалась и сгибалась пополам от рвущей внутренности тошноты. Ей было очень стыдно и невыносимо плохо.
А мужчины шли с ощущением отлично и честно выполненной работы. И Оливия проникалась к ним все большей и большей ненавистью! Господь Милостивый, почему ты создал столь несправедливый мир? Почему?.. Горькие слезы лились из синих глаз девушки. Она все больше отставала. Она не хотела никого видеть! Даже Рони Уолкотта.
Мужчины, оказывается, давно уже скрылись за домом. Вероятно, умылись возле скважины и уселись за стол, не замечая, что нет самого юного члена сообщества. Помолились и сейчас усердно застучат ложками и мисками. Оливия же не хотела есть и не хотела никого видеть. Хотелось забиться в какую-нибудь пещеру, пересидеть, переждать приступ ненависти к такой жестокой половине человечества — мужчинам! Почему, почему они так недогадливы и жестоки?!
Не доходя до дома, Оливия свернула в сторону. Туда, откуда слышался неумолчный шум воды, несущейся в каменном ложе. Гранд-Ривер! Каньон с отвесными кручами и обрывами! Берега, сложенные из разных пород, словно слоеный пирог. Кажущаяся белой от взбитой пены река! Чистая, прозрачная, всегда ледяная и хрустальная влага! Пороги и перекаты, забитые вывороченными стволами деревьев и перемалывающие все, что попадает в их неистовые водовороты.
Оливия чувствовала себя деревом, попавшим в подобный водоворот. Ее швыряет и молотит о камни! Она задыхается в хлопьях водяной пены… Неведомая, неподвластная сила тянет в темную глубину, а там уже поджидает, подкарауливает ее, вымотанную и обессиленную, сама царица мира — Смерть!
Девушка немного спустилась вниз на выступающую над водой скалу. Прижалась спиной к нагретым за день камням. Из-за нависшего каменного козырька с тропы ее никто не увидит. Впрочем, они вряд ли станут ее искать. Они, конечно же, ждут, что мальчишка покапризничает, выплачется и сам вернется домой! Именно так, разумеется, думает босс Берни Дуглас!.. Зря она расслабилась во время болезни и поверила тому, что он стал с ней нежен и добр! Этот человек не признает никаких добрых движений души! Как и любой другой мужчина, подверженный ложной гордости и излишней самоуверенности, он признает только жестокость и насилие! А разве при помощи жестокости или насилия можно заставить окружающих полюбить себя?!
Ей страстно захотелось домой!.. Домой?! Господь, только ты один, ты один знаешь, что такое — домой! Сколько сладостных воспоминаний и ожиданий в теплом и ласковом слове «Домой!». Бабушкины нежные и горячие ладони, протягивающие чашку с парным молоком и булочкой!.. Отцовские руки, подкидывающие к потолку!.. Наполненные любовью и нежностью слова: доченька, божья коровка, козявочка, букашка!..
Волшебная сказка, которую рассказывает на ночь бабушка сонным, усталым голосом!.. Первые уроки чтения. Первая книжка, прочитанная отцу и бабушке по слогам! Их восхищенные, подбадривающие взгляды и слова.
Серебристая форель, бьющаяся на рыболовном крючке! Восторженный свист Рони Уолкотта!.. Огуречный запах и скользкая серебристая чешуя на ладонях! Легкий аромат смолистых дров от пылающего в очаге огня!.. Деревянная миска с наваристой ухой из нежной форели! Сладостный вкус семейных праздников!.. Бабушкиных пудингов и домашних пирогов с вишневой и яблочной начинкой!..
Боже! Как ей хочется домой!.. Но у нее больше нет дома! Там, в маленьком садовом домике на обрыве над руслом Колорадо теперь живут другие люди! Значит, это было лишь временное пристанище?.. Или же все-таки существовал дом, в котором можно было укрыться от дождя, снега, детских обид и превратностей жизни? Там с ней рядом всегда была бабушка! И иногда — отец!.. С Оливией всегда и всюду было ощущение теплого плеча рядом! Любви и признательности! Бабушкиной груди, на которой в любой момент можно выплакать обиды и глупые детские огорчения!..
— Оливер! Олив! Олли!..
Показалось или кто-то зовет на самом деле?
— Олив! Отзовись! Ты где?..
— Где?.. Где?.. де?.. — многократно повторило эхо в глубоком каньоне.
В индейской деревне ей тоже было когда-то тепло и уютно среди многочисленных родственников. Она играла роль учительницы, еле-еле научившись складывать из букв слова! Вместе с Рони придумывала сказки о Черном Ягуаре, благородном и верном!..
Свое первое горе Оливия не вспоминала. Не могла помнить, как случилось, что в ее маленьком мирке одно место осталось навсегда пустующим! Это произошло, когда умерла ее любимая, самая лучшая, самая любимая мамочка Эстер… Но ей кажется, что на губах навсегда сохранились запах и сладостный вкус материнского молока. Печальный и угасающий в пространстве звук материнского голоса иногда настигает ее среди обычных каждодневных забот и в ночной тишине. Он слышится ей в шелесте ветра, в лепете стайки речных ласточек, в ночном звоне серебристых звезд!..
