— Оливия! Ливи! — кричит он в ужасе. — Мальчик сейчас упадет с крыльца! Он разобьется, Ливи! Он разобьется! Ливи!
Но никто из собравшихся вокруг Джоли людей не слышит его. Они окружили новорожденного жеребенка, восхищаются его красотой и статью, будто невесть каким чудом. А Берни не знает, как привлечь их внимание к малышу на крыльце, который стоит теперь, покачиваясь на некрепких ножках, на самом краю крыльца. И смотрит на открывшийся перед ним, таящий миллион опасностей мир восторженными синими глазами.
— Оливия! Ты слышишь меня! Наш сын разобьется!
И внезапно весь мир рушится перед Берни Дугласом. Больше нет перед ним ни дома, ни Рони Уолкотта, ни Фрэнка Смитта, ни Оливии. Словно огромная комета в черном небе проносится зловещая тень Хелен. У нее сверкают глаза. Хелен торжествующе хохочет:
— Ты проворонил своего сына, Берни! Ты проворонил своего мальчугана-кроху! Теперь ты также одинок и уязвим, как я! И я довольна, что ты получил по заслугам, Берни Дуглас!
А Берни сжимается в комок от непонятного ужаса. Ведь он совершенно не виноват в гибели Хелен. Он не убивал ее! Не убивал!
— Оливия! Ливи, спаси меня, любимая! Спаси меня от Хелен! Защити меня, Оливия! Только ты сможешь это сделать, любимая!
Ему кажется, что прошло совсем мало времени с того момента, как Оливия поила его лимонадом из высокого стакана с красными поперечными полосками.
Она мгновенно откликается на его мольбу:
— Я здесь, Берни! Я с тобой! Дорогой мой и любимый!
Берни Дуглас с трудом открывает глаза. И понимает, что лежит в той же комнате, освещенной двумя масляными лампами. На той же самой мягкой и широкой кровати, укрытый пуховым стеганым одеялом. Над ним склонилась Оливия, испуганная и встревоженная. Лоб у него вспотел, и Оливия бережно обтирает его влажным, прохладным полотенцем:
— Все хорошо, Берни! Все хорошо! Сейчас тебе станет лучше! Вот увидишь!
— Мне уже лучше, дорогая! — он вздыхает облегченно, увидев ее нежное лицо, склоненное над ним. — Ты спасла нашего малыша, Оливия?!
— Какого малыша?! — недоумевает она.
— Нашего сына! Не лги мне, Ливи! Не лги! Не делай вид, будто не знаешь, что у нас родился сын!
— Ты что-то путаешь, дорогой Берни! У нас с тобой еще не мог родиться сын! Еще не прошло и двух месяцев с тех пор, как мы с тобой решили пожениться!
— Ты опять лжешь мне, Олив! — упрекает он ее. — Я хорошо знаю, что ты — лгунья!.. Скажи, наконец, правду, что случилось с нашим сыном?!
— Рони Уолкотт, хотя бы ты объясни ему, что у нас не было сына и не могло еще быть! — в отчаянии Оливия умоляет индейца, который опять стоит возле открытой двери, прислонясь спиной к косяку.
— Патрон, ты болен! — сообщает индеец, будто Берни Дуглас и сам не знает, что он болен.
У него закружилась голова, когда он решил зайти в магазин Райфла, чтобы купить Оливии какой-нибудь хороший подарок. И больше молодой человек не мог припомнить ничего.
— А где я нахожусь, Рони Уолкотт? И почему я тебе верю, индеец?..
— Ты был в Райфле, Берни Дуглас! И заболел там. А сейчас ты на ранчо «Клин Крик». Оливия Долго ждала тебя, а потом отправилась искать. Если бы не она, то ты, возможно, уже умер бы. И покоился на кладбище Райфла где-нибудь рядом с бабушкой Оливии!.. Посмотри на свои руки, Берни, ты стал потихоньку поправляться… Около двух недель назад мы привезли тебя на ранчо. И я внес тебя в дом, точно ребенка, патрон! Ты что-нибудь хочешь?
— Сейчас лето? — выслушав рассказ индейца, спрашивает молодой человек. — А почему здесь была Хелен? Ведь Хелен давным-давно умерла! Мне исполнилось тогда всего шестнадцать лет, и я жил в Ирландии!
— Уже осень, Берни! Осень! Сентябрь. В горах уже выпал снег, но у нас пока тепло, трава не пожелтела и не пожухла… И ты уже давно не в Ирландии, Берни! — Оливия с жалостью и сочувствием склоняется над ним. — Здесь никогда не было никакой Хелен. И тебе скоро исполнится уже тридцать два года, дорогой!
— Мне — тридцать два года?! — Берни изумленно переспрашивает и озадаченно задумывается. — И ты моя жена — Ливи?! — вспоминает он. — Мы с тобой обвенчались?.. Но, к сожалению, я не помню, когда это произошло!
— Нет! Мы с тобой так и не обвенчались, Берни Дуглас! Ты обещал вернуться из Райфла через две недели. Но не вернулся!.. Сначала я считала, что ты обманул меня и бросил навсегда. Я очень горевала, потому что люблю тебя, Берни! — в ее синих глазах сверкнули слезинки. — А потом узнала, что ты не обманул меня и купил на мое имя это ранчо, Берни!
— Не плачь, Ливи, любимая моя! Я не собирался обманывать тебя! И не обманул! Я вернулся к тебе, Оливия! Вернулся!
— Ты еще не вернулся окончательно, Берни! Ты впадаешь в забытье и где-то бродишь в прошлом, на какой-то неведомой мне грани между жизнью и смертью… Но я никому не отдам тебя, любимый! Никому!.. Может быть, ты хочешь поесть, Берни?! Что ты хочешь, дорогой?
Берни снова задумывается, озадаченно наморщив лоб. Сердце Оливии сжимается от любви и жалости к нему. Она изо всех сил старается сдержаться, чтобы не зарыдать.
— Пока ничего не хочу! Только спать! — Берни смыкает веки и дышит ровно и глубоко. И не видит, что Оливия нежно улыбается, утомленная, но все же успокоенная.
— Поспи, дорогой Берни Дуглас! Отдохни, ты так утомился.
Но любимый уже не слышит ее тихих слов, он уже провалился в глубокий, ровный сон без сновидений и бредовых кошмаров.
Отныне жизнь его превращается в череду коротких периодов бодрствования и длительных оздоровляющих снов. Однажды проснувшись ночью, он застает Оливию сидящей у его постели. Она не заметила, что он пришел в себя и продолжает сидеть в прежней позе, слегка покачиваясь и подпирая кулачком подбородок. В щель между неплотно задернутыми шторами заглядывает лиловый мрак ночи. Комната освещена слабым светом ночника. Крохотный огонек подмигивает, оттого что фитиль почти утонул в масле.
Над Оливией склонилась негритянка, протянула руку, осторожно встряхнула за плечо:
— Мисс Оливия, мисс Оливия проснитесь. Идите, прилягте, дорогая! Вы не ложились в постель уже две ночи подряд. Ну, одно дело, если бы в доме некому было вас подменить, мисс Оливия!.. Так невозможно! Невозможно, понимаете?! Я посижу, а если мистер Дуглас придет в себя, тотчас же разбужу вас, даю слово! — она попыталась приподнять Оливию, подхватив ее под мышки. — В конце концов, мистера Дугласа уже вторую ночь не мучают кошмары.
— Вдруг Берни проснется или придет в себя, а рядом нет меня?! — противится Оливия, но негритянка продолжает настаивать на своем, и девушка подчиняется. Она потянулась, раскинув руки в стороны, потрясла отекшими от неловкой позы кистями. Выгнулась, точно кошка, и вздохнула: — Спасибо! Только, если что, обязательно разбудите меня, мисс Томсон! — покачиваясь, она поднялась и тут же чуть не упала, сонно споткнувшись о стоящие у кровати шлепанцы.
